— Мне кажется, патрон еще не отпустил его. Ну да ладно. Все будет хорошо, — и Дэн, поднявшись, успокаивающе хлопнул Тома по плечу.
Нэлл проводила его взглядом.
— Пойдем, — велел Том и тоже поднялся.
Они вышли в коридор и молча пошли рядом в сторону каюты Нэлл. Молчание было тяжелым и холодным, как ртуть — или ей так казалось. Ртуть лежала на сердце, ртуть скользким комом лежала в желудке. Такой же холодный ком лежал у нее на сердце два года назад, когда Джон Сэджворт объявил ей, что не будет продлевать их брачный контракт.
Они вошли в каюту, и Том кивнул на кровать.
— Садись.
Она села. Он опустился перед ней на пол так, что их глаза оказались почти на одном уровне. Взял ее руки в свои.
— Нэлли.
Ей показалось, или в его голосе не было холода?
— Расскажи мне, как это случилось.
Она глубоко вздохнула. Потом еще раз.
— Я не знаю точно. Я думала, это сон. Мне приснилось, что однажды ночью ложемент стал черным и живым. Ну, ты знаешь, как выглядят углеродные капли.
Том кивнул.
— Я подошла и села в него. И почти сразу же заснула снова. А утром все было как обычно. Ложемент серый, затылок целый, — она нервно усмехнулась. — И я подумала: зачем я буду напрягать Линду, ей и без моих снов хватает работы.
— Но на самом деле ты знала, что это был не сон, — не то спросил, не то заметил Том.
— Нет, я не знала, — ответила она. — Подозревала, но не знала. И еще я не знала, хочу ли я, чтобы это был только сон… Мне было хорошо с ним. Очень.
В глазах Тома мелькнула тень.
— Нэлли, почему ты мне ничего не сказала?
— Не хотела тебе нервы трепать. Из-за того, что могло оказаться просто сном. Я же видела, как ты к этому относишься.
— А ты? Как ты к этому относишься?
Нэлл твердо посмотрела ему в глаза.
— С радостью, Том. Как к величайшей удаче в своей жизни. Как к возможности увидеть мир изнутри чужого разума, гораздо более мощного, чем наш.
Он глубоко вздохнул и отпустил ее руки. Встал, прошелся по комнате. Остановился, глядя на сияющий цветок лотоса на постере. Сказал, не оборачиваясь:
— Я не знаю, что мне делать. Я смотрю, как вы один за другим прыгаете в пропасть, дна которой не видно, и не знаю, как вас остановить. Мне страшно, Нэлл. Ты не представляешь, как мне страшно. Не за себя — за вас.
— Не надо бояться, Том. Я уже плавала в потоке его мыслей и видела его глазами. Там нет ничего злого.
— А между тем он говорил, что умеет причинять боль и убивать. И я почему-то ему верю.
— А мы разве не умеем?
— И мы умеем, — вздохнул Том. — Еще как умеем. Вот поэтому мне и страшно, Нэлли. Я смотрю на Марику и вижу, что можно искренне любить своих зверей и при этом ставить над ними опыты. Ты говоришь, в Си-О нет ничего злого? В ней тоже нет ничего злого. А как умирают ее звери? Хреново умирают. Очень хреново.
Они помолчали. Нэлл искала аргументы, чтобы возразить, но быстро ничего в голову не приходило.
— Если бы мы были нужны ему для опытов, он бы не спрашивал нашего согласия, — не очень уверенно сказала она.
— Опыты могут быть разными. Психологическими в том числе.
— Он обещал не вредить нам.
— Мы не уточняли понятие вреда. А оно может трактоваться очень широко. Имея доступ к каждому нейрону, он может наводить в сознании любые ощущения, не причиняя телу ни малейшего ущерба. В том числе и мучить вас, как ему захочется… заставлять гореть заживо, как в христианском аду. Столько времени, сколько ему покажется интересным.
Нэлл с изумлением посмотрела на Тома.
— Ну, у тебя и фантазии, — пробормотала она.
Том резко обернулся.
— Черт подери, Нэлли! — воскликнул он, и ее снова обожгло яростью, бьющей из его глаз. — Я готов тысячу раз оказаться гребаным извращенцем, пугающимся собственных мыслей! Но меня душит осознание той власти, что он над тобой имеет! Если бы я знал, как это отменить… если бы можно было вернуться в прошлое и быть рядом с тобой, когда все это случилось…
— Том.
Он замолчал на полуслове, как будто ему заткнули рот. Сжал кулаки и снова отвернулся к постеру.
— Том, иди сюда.
Он, помедлив, повернулся, подошел, сел на пол, на прежнее место. Нэлл протянула руки, обняла ладонями его голову, запустила пальцы в волосы.
— Том, выкинь все это из головы, — негромко сказала она, пальцами перебирая короткие шелковые пряди и несильно массируя корни волос. — Ты смотришь в кривое зеркало. Я тоже могу напридумывать ужасов, если возьмусь за это дело всерьез.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
— Патрону не нужно завоевывать наше доверие, чтобы обречь нас на боль и страдание. Это можно было сделать гораздо проще, гораздо быстрее. Подобраться ночью, когда ты спишь, спеленать тебя в спальнике щупальцами и воткнуть иглу в затылок. Не дарить нам подарки, не пускать в свои сознание и память, не лечить Макса…