Нина лежала в кровати и громко плакала от огорчения и досады.
…На базаре, разостлав шинель, стоял на коленях голубоглазый парень в ватной телогрейке и метал две карты.
— Красное выиграет, черное проиграет! — выкрикивал он простуженным голосом и приглашал сыграть.
Никто из толпы не решался с ним сыграть, хотя все были уверены, что ничего не стоит заметить красную карту, приподнять ее и забрать кон. Нина рискнула. Она абсолютно не сомневалась, что подымет красную карту, но к ее удивлению это была черно-густая девятка пик.
— Платите, барышня, — заметил парень и продолжал выкрикивать: — Красное выиграет! Черное проиграет!
Нина заплатила деньги, отошла в сторону и столкнулась с Синеоковым.
— Однако вы азартная, — заметил он, протягивая руку.
Нина очень смутилась.
— Как вы живете? — спрашивал Синеоков. — С удовольствием вспоминаю нашу поездку.
— Я тоже.
— Вы не спешите?.. Пройдемтесь по базару. Я люблю шататься по базарам. У меня сейчас полоса — увлечение трубками. Иногда выносят чудесные трубки… Как-нибудь зайдете ко мне, я покажу вам свою коллекцию трубок.
Они шатались по базару. Синеоков купил фарфоровую трубку. Он был доволен — давно искал такую трубку. А табаком набил свою постоянную, английскую, прямую трубку. Когда закурил, запахло вишней. Он взял Нину под руку, и они перешли через площадь — ни солнечную сторону. На Синеокове была бекеша цвета хаки с серым барашковым воротником и котиковая высокая шапка. Все это ему шло.
— Вы еще учитесь? — спросил он у Нины.
Не дожидаясь ответа, рассказал, что его товарищи ринулись в армию, но он не дурак и ни с кем воевать не намерен и не желает быть убитым. Он служит у отца в канцелярии. Это удобно потому, что можно ничего не делать.
— Я часто вспоминал нашу поездку.
Нина искренне сказала:
— Как хорошо тогда было!.. «Когда луна свершает путь свой молчаливый, люблю в колодец заглянуть и отскочить пугливо…»
— Все-таки запомнили, — заметил польщенный Синеоков и прибавил: — Это гимназические стихи. Сейчас у меня другие. Настоящие.
Он рассказал, что пишет большую поэму — «Право на жизнь». Нина попросила прочесть поэму.
— Как кончу, с удовольствием прочту. У вас безусловно есть художественное чутье, я доверяю вашему вкусу.
Он проводил Нину до дому. Они условились вместе пойти в театр. Синеоков сказал, что он с Ниной себя чувствует хорошо и непринужденно.
Дома Нина вспомнила, что ей завтра надо раньше встать, нести передачу, что у нее нет платья для театра. Все это было неприятно. Она старалась думать о Синеокове. Он вовсе не такой уж «прилизанный и пустой», как о нем говорил Сережа Гамбург. Он красивый и безусловно талантливый.
Папа сам сказал Нине, чтобы она продала славянский шкаф и купила себе все, что ей надо. Дарья нашла покупательницу. Растворили настежь двери, вынесли шкаф, положили на маленькие саночки и увезли. Нина купила коричневые туфли, фетровые боты, шляпу, шелковые чулки, цветочного одеколону, и у нее осталось еще много денег. В театре она была в голубом платье. Она сидела с Синеоковым в партере. Гуляла с ним в фойе и много разговаривала. В буфете они пили нарзан. Ее отвез домой Синеоков. Завтра вечером он к ней зайдет, и они пойдут в ресторан ужинать.
— Жизнь коротка, — сказал Синеоков. — В ресторане играет музыка и кормят прилично.
Лежа в кровати, Нина решила, что она поговорит с Дмитрием; он попросит своего отца, тот похлопочет, и папу освободят из тюрьмы. Ей казалось, что это очень легко и просто сделать. «Жизнь коротка», — подумала она с улыбкой и, как в детстве, сложилась перочинным ножичком и, счастливая, заснула.
Напрасно она прождала весь вечер: Синеоков не пришел. На следующий день его тоже не было. Нина нервничала. Возможно, он заболел. Или его арестовали. Он все-таки такой свободомыслящий. Может быть, он ее… забыл…
На свидании она поссорилась с отцом. Папа спросил, почему у нее такие круги под глазами.
— Не знаю, — ответила она раздраженно.
— Развратничаешь, — вдруг прошипел отец.
Нина чуть не заплакала от обиды и сказала грубо, скоро ли он уже отсюда выберется. Подал бы прошение.
— Какое прошение? — удивился папа.
— Вот такое прошение. Другие же подают, и их освобождают. Попроси и ты.
— О чем просить? Меня еще ни разу не допрашивали! — негодовал папа. — Я протестовал, но чтоб просить, не чувствуя за собой никакой вины!.. Кто тебя надоумил? — спросил он тревожно.
— Все говорят: стоит подать прошение — и освобождают. Вот и Синеоковы советовали, — соврала она.