Хусейн властно поднял руку. Ремесленник смолк.
— Какую клятву вы произнесли при разводе?
— Клятву? — переспросил ремесленник. — Ту, что подсказал мне наш мулла…
— Повторите ее.
— Значит, так… — вспоминал злосчастный муж. — «Трижды проклинаю тебя, женщина, и клянусь при свидетелях, что не хочу тебя видеть в своем доме ни днем, ни ночью, ни летом, ни зимой, ни в ясную погоду, ни в пасмурную, ни в дождь, ни в снег, ни в засуху, ни в мороз. Аминь.»
— И все?
— Все.
— Ваше дело просто, — пожал плечами Хусейн. — Действуйте методом исключения. Дождитесь, например, первого затмения и требуйте жену обратно.
— Затмения? — хлопал глазами ремесленник. — Какого затмения?
— Любого. Хоть лунного, хоть солнечного, не имеет значения.
Ремесленник, побледнев, беспомощно оглянулся на напряженно слушающих разговор посетителей.
— Факих… простите меня, — пробормотал ремесленник. — Я простой человек, темный. При чем тут затмение?
— А при том, что это не ночь и не день, не дождь и не туман, не утро и не вечер. Затмение — это затмение, и в вашей клятве оно не упомянуто. Дождитесь первого затмения и требуйте жену обратно о свой дом. Ни один мулла не сможет запретить вам это.
— Да, — растерянно проговорил ремесленник. — Но когда оно будет, это затмение?
Хусейн пожал плечами и оглянулся на братишку:
— Махмуд, на прошлой неделе ты, кажется, высчитывал эпициклы луны и солнца?
— Высчитывал, — скучно ответил Махмуд.
— Ну и что там получается?
— Дырка в тетради получается. Без тебя ничего не выходит.
— Э, балбес, — усмехнулся Хусейн. — Ну хотя бы примерно?
— Солнечное — не скоро, — неторопливо вспоминал Махмуд. — Года через два…
— О-о! — схватился за голову ремесленник.
— А лунное? Ну-ка, дай тетрадь.
Хусейн взял у Махмуда тетрадку, раскрыл, зачиркал каламом.
— Так. Тут у тебя почти все правильно. Так. Ну вот, — он поднял голову. — Получается, частичное во вторую или третью ночь после великой уразы. Значит, в будущем месяце.
— В будущем месяце?! — ремесленник был уже на коленях и целовал край халата Хусейна. — Я успею ее вернуть, о аллах!
Хусейн снова отшатнулся. Толпа шумела. Ремесленник плакал.
— Нет, все-таки он ненормальный, — покачал головой Махмуд.
— Я успею! Я успею! — напевал ремесленник, вприпрыжку выходя со двора. — Дивитесь, мусульмане, он возвращает мне жену с помощью лунного затмения!
Быстроглазый, тихо улыбающийся человек придвинулся к Хусейну:
— Помоги мне, как ты помог этому влюбленному безумцу, и, может быть, когда-то я отвечу тебе тем же.
— Извольте, — кивнул Хусейн. — В чем ваше дело?
Быстроглазый вздохнул с улыбкой:
— Надо возвращать долг, а не хочется.
— Почему?
— Очень уж обидно, — доверительно объяснял быстроглазый. — Сели мы играть в кости, и вначале мне все время везло. Как кину — ду-шеш, как кину — ду-шеш. И вдруг…
— Остановитесь, — перебил Хусейн. — Я ничем не смогу вам помочь.
— Почему?
— Давать советы по таким делам мне не разрешает мое звание, мой учитель Натили.
— И наш папа, — вставил Махмуд.
— И наш папа, — повторил Хусейн.
Помолчали.
— Ну что же, — все так же вскользь улыбнулся быстроглазый. — Ты не помог мне и, может быть, когда-то я отвечу тебе тем же.
Он отошел и словно его и не было.
— Простите, факих, умоляю, простите! — послышался знакомый голос, и перед айва-ном вновь возник ремесленник. — А вы не могли ошибиться в расчетах, нет?!
— Да что вы! — снисходительно усмехнулся Махмуд. — Это Хусейн ибн-Сино! Он никогда не ошибается.
— Да продлит аллах его дни и годы! Да будет свет над его головой! И сила во всех органах! — восторженно вопил ремесленник.
Хусейна обступили со всех сторон остальные просители, но он вдруг сам обратился к одинокой фигурке, скромно стоявшей в самом дальнем углу и неотрывно, тихо, застенчиво следившей за ним.
— Подойдите, сестрица. Не стесняйтесь.
Все притихли. Она медленно, осторожно приблизилась к Хусейну.
Это была девушка, вернее, совсем еще девочка лет тринадцати — невысокая, тоненькая и очень тихая. Узкий серебряный браслет, длинное платье, платочек на голове, отрешенные глаза.
— С чем вы пришли ко мне, сестра?