Наконец, отогревшийся и насытившийся, Ганелон откинулся на спинку резного мягкого кресла явно итальянской работы и, нимало не смущаясь молчаливого и настороженно поглядывающего хозяина, потянулся.
— Уф-ф, — удовлетворенно выдохнул он и заговорил, прерывая затянувшееся за долгим ужином молчание: — Никогда не ел ничего вкуснее. Голод и холод способствуют аппетиту, не правда ли, барон? Спасибо за отменный ужин.
— Спасибо в сундук с солидами не положишь, — буркнул барон и добавил: — Выкладывай, с чем пожаловал?
— Торопишься, барон. Я чертовски устал, а мозги так и вовсе покрылись от холода ледяной коркой. С удовольствием бы сейчас забрался в постель и часиков двадцать отогревался.
— В аду отогреешься.
— Все мы там будем, Ранульф, все, — флегматично заметил Ганелон, не обращая внимания на грубый, неприветливый тон хозяина. — Тебе тоже там будет уготовано теплое местечко.
— А мне и на этом свете не холодно.
— Конечно, если сидеть у горящего камина, — продолжил Ганелон. — А вот каково тем, кто в такую стужу путешествует?
— Вот и сидел бы где-нибудь у себя в Сен-Бертене или в Дюрене у носатого Кёрла.
— Хороший совет, Ранульф, хороший совет. Да вот заботы навалились и погнали несчастного через всю Франконию в стужу и бездорожье.
— Несчастные сейчас желуди жрут, а ты от кур да зайцев лоснишься.
— Но, Ранульф, — умышленно обиженно протянул Ганелон и в упор глянул на барона, — неужели ты хочешь сказать, что я свинья и должен питаться желудями, жирея, чтобы в итоге попасть под нож мясника? И не ты ли тот мясник?
Ранульф не выдержал и первый отвел взгляд.
— Ай-яй-яй, а ведь мы как-никак родственники, — нарочито сокрушенным тоном произнес Ганелон.
— Мои родственники — это меч и кошель с денариями, других не знаю, — буркнул барон и замолчал, подозрительно вглядываясь в развалившегося в кресле Ганелона и думая: уж не пожаловал ли родственничек занять денег?
— А ты не меняешься, Ранульф, — рассмеялся Ганелон и, словно прочитав мысли барона, добавил: — Не переживай, я к тебе не за деньгами. Этого добра у меня пока хватает.
— Если хватает, поделись, — тут же ответил сообразительный Ранульф и алчно потер руки. — Бог приказал делиться.
— Ну, ну, барон. Не будем упоминать Всевышнего. Я действительно к тебе с важной вестью, иначе — ты прав — сидел бы в Дюрене и лакал бы рейнское с нашим достойнейшим государем. Благо пост кончился и у него сейчас пирушка за пирушкой.
— И что же это за новость, которую ты так торопился мне доставить, что отправился в путь, не дожидаясь весны?
— Говорят, ты оттягал у прямой наследницы все поместья Двельфа из Ле-Мана? А это большой кусок. Не подавиться бы тебе, — сказал Ганелон, становясь серьезным. — И сейчас я, видит Бог, не шучу.
— Ничего, — ответил барон, — я никогда не страдал несварением желудка, как-нибудь переварю и поместье Двельфа.
— Но при этом ты упрятал его дочку в монастырь, хотя не в ней дело.
— Туда ей и дорога. И почему ты сказал — оттягал? Я более законный наследник, нежели эта пигалица, рожденная вне брака. Герен и Фордуор поддержали мои притязания.
— Но ты прибрал к рукам и Антре, поместье некоего Хруотланда.
— Ну и что? Оно было заложено по долговой Двельфу. Вот я этот долг и переписал на себя.
— Однако на самом деле никакого долга на Антре нет, так как деньги, полученные Хруотландом, ушли на того же Двельфа.
— Ты что-то слишком много знаешь, Ганелон. А это вредно для здоровья.
— Я всегда был очень любознательным, — рассмеялся Ганелон. — Однако придется удовлетворить твое любопытство, а то мне моя голова дорога. Так вот, любезный родственничек, Хруотланд сейчас в Дюрене с жалобой на твои действия.
Ранульф презрительно фыркнул, как бы выказывая этим, что он думает о всех жалобщиках на свете и о Хруотланде в частности.
Ганелон проигнорировал такой своеобразный ответ и продолжил:
— Я приехал дать тебе совет. Дружеский совет.
— Ты — и дружеский совет, — громогласно расхохотался барон. — В таком случае я поступлю прямо наоборот.
— И скоро лишишься не только своего поместья, но и головы. А безголовому ни к чему богатство на этом свете.
— Ты мне угрожаешь? — Лицо вспыльчивого барона мгновенно побагровело.
— Не я, — невозмутимо ответил Ганелон, на которого гнев барона не произвел никакого впечатления, и продолжил: — Отступись, Ранульф, отступись.