Антошка дважды пересчитал деньги, хотя, конечно же, их количество от этого незамысловатого действия совсем не увеличилось. Как ни считай, а выходило, что ему заплатили за один неполный месяц, а не за два, как ожидалось. Это был настоящий грабёж!
— Чё это? Чё это? — Антошка готов был зареветь от обиды. — Вы же мне за два месяца зарплату должны.
— Какую зарплату? Ты бы прикинул, сколько ты сожрал за эти два месяца! Вот и выйдет вся твоя зарплата!
— Так вы же мне сами давали? — опешил Антошка.
— Давали, да не дарили. Всё, разговор закончен. Не нравится, вали отсюда, — отрезал Сыромятников.
— Других найдём. Вон Сашок просился, — добавила Глиста.
— Да я! Я сожгу вашу грёбаную чебуречную! — отчаянно выкрикнул Антошка, выскакивая на улицу.
— Ур–рою! — процедил ему вслед Сыромятников.
— Вернётся, никуда не денется, — вякнула Глиста. — Захочет жрать — приползёт! Ишь, Фантомас! Разбушевался!
Антошка шёл по рынку и подвывал, как побитый щенок. Слезы застывали на морозе, неприятно стягивая кожу. Хуже всего было то, что он понимал — никуда ему не деться, всё равно придётся горбатиться за чебуреки на Сыромятниковых. Или на какого–нибудь другого дядю. Не было во всём мире ни единого человека, который мог бы ему помочь. Не к ментам же идти за управой!
— Антон! Ты чего это сопли по щекам размазываешь? — Антошка уже и забыл, когда его называли полным именем. И даже не сразу понял, что обращаются именно к нему.
Он поднял глаза и узнал этого парня, из «Царь–шапки», Гошу. Сначала Антошка махнул рукой: типа отстань, но потом понял, что вот — перед ним человек, которому хотя бы можно пожаловаться на этих гадов Сыромятниковых.
— У тебя закурить не найдётся? — для начала поинтересовался он, шмыгая носом.
— Да нет, я в общем–то не курю почти. Вон, давай в палатке купим. Ты что куришь?
— Всё курю. Но если угощаешь, то лучше «Явы» золотой…
Гоша купил пачку и протянул Антошке:
— На, трави молодой организм. Если не жалко.
— Да меня нечем уже не отравишь, у меня желудок лужёный, — с дурацкой гордостью отпарировал Антошка не шибко в тему.
— Ну, так что стряслось с Красной Шапкой? Какой волчара обидел?
Слово за слово Антошка рассказал всю историю: как договаривался с Сыромятниковыми, как вкалывал на них целыми днями, подкармливаясь почти объедками. Он не удержался и снова горестно всхлипнул, вспомнив о том, как эти самые объедки у него же из зарплаты и вычли.
— Ладно, пойдём разберёмся, — Гоша ободряюще похлопал пацана по плечу.
Антошке было и страшновато, и почему–то весело представлять себе, как этот парень разберётся с Сыромятниковым и его Глистой. Хотя в глубине души он и не очень верил, что изо всего этого что–нибудь путное выйдет. На всякий случай он шёл на полшага позади Гоши.
— Эй вы, чебуречные души! — беспрекословной рукой забарабанил Гоша в запертую изнутри дверь.
— Чего там надо? — раздался рык Сыромятникова, и дверь немного приоткрылась.
Захлопнуться вновь ей не было суждено — Гоша успел сунуть в образовавшуюся щель носок своего подкованного «Доктора Мартенса»:
— Открывайте, жулики–тунеядцы! Справедливость будем вершить по революционным капиталистическим законам! Открывай, твою мать! — рявкнул он не своим голосом.
Дверь распахнулась.
Разглядев за Гошиным плечом физиономию Антошки, Сыромятников растерянно обернулся к жене, которая тут же заверещала:
— Гони их в шею, Юра! А то сейчас милицию вызову! Работать только мешают! У меня вон люди в очереди стоят. Люди, посмотрите, что средь белого дня творят!
Это она нагло врала: перед прилавком не наблюдалось ни единого человека, но должна же она была как–то апеллировать к общественному мнению? Да и с чего это она так взбаламутилась? Не иначе как просекла грядущие неотвратимо неприятности. Как та драная кошка, что чужое мясо сожрала.
— Слушайте сюда, дауны чебуречные! — в голосе Гоши и вовсе теперь зазвучали тяжелые стальные нотки. — Будем производить экспроприацию экспроприаторов!
— Чего–чего ты там мелешь? — снова встряла Глиста.
— Молчи, гнида! А ты, — повернулся Гоша к Сыромятникову, — давай, рассчитайся с парнишкой. Он что, зря у вас тут два месяца горбатился?
— Да мы ему… Мы его…
— Скажи мне ещё, как сына родного привечали!