Включив телевизор, он стал щёлкать пультом, переключая каналы. Кулинарные рецепты, лечебные браслеты, ток–шоу с идиотами. Чуть задержавшись на песне про то ли девочку, то ли привиденье, Пекарь выключил телевизор. Всё в порядке. Он ещё не воскрес.
— Не смотрела? — кивнул он на ящик.
— Не-а, — Настя отрицательно помотала головой. — А чё, надо было?
— Такие кадры пропустила! — Пекарь с деланным сочувствием покачал головой.
— Случилось что–то? — Настя и в нормальном состоянии соображала туговато, а уж спросонья–то…
— Показывали, как меня взорвали, — похвастался Пекарь.
— Тебя? — удивилась Настя. — Разве тебя взорвали?
— Как видишь — ничего подобного! — Пекарь указательными пальцами ткнул в своё кругленькое пузо.
— А как же?
Пекарь, понаслаждавшись Настасьиным изумлением, решил смилостивиться:
— Журналист, наверное, с перепою был. Скорее всего перепутал меня с Колей — Сэндвичем. Под него давно рыли. Прикинь, он — Аникушин, а я — Опекушин. Тут и на трезвую голову хрен разберёшь, а если уж с бодуна… — он прямо закатился.
Настя неуверенно подхихикнула.
— Ему ментяра говорит: Николай Аникушин, а он своим передаёт — Опекушин, — хохотал Пекарь. Схватив Настю в охапку, он закружил её по комнате не то в вальсе, не то в танго, подпевая ритм.
Они были прекрасной парой. Маленький кругленький, и чрезвычайно энергичный Пекарь с короткими ручками и толстыми пальцами и его небоевая подруга Настя — высоченная, худющая, полусонная.
Когда–то, почти год назад Пекарь спас Настю от панели, которую та по наивности пыталась принять за подиум. Но если в общем и целом умственные способности Насти оставляли желать лучшего — туго, туго соображала девушка — то уж в житейских ситуациях она просекала свою выгоду моментально. И быстро ответила на ухаживания богатенького и не совсем противного дядечки.
С тех самых пор жизнь её наладилась: она блаженствовала в съёмной двухкомнатной квартирке в тихом районе Москвы. Денег была куча, ей удавалось даже отсылать переводы родителям и младшей сестрёнке в Могилёв. Основным её занятием по жизни стало посещение массажных салонов, бассейнов, парикмахерских и бутиков. И вполне приемлемой обязанностью — быть тайной подругой Пекаря.
Пекарь Настю на всеобщее обозрение не выставлял: он вообще был скрытным и не вёл светско–бандитской жизни. Его вполне устраивала власть тайная, власть денег. Публичность не была его коньком.
— Ну что, Настёна, спала ли ты когда–нибудь с мертвецом? — делая страшные глаза, Пекарь вальсировал всё ближе к огромной двуспальной кровати. Та ещё не была застелена и скомканное одеяло напоминало свернувшегося в калачик человечка.
— С каким ещё мертвецом? — в очередной раз изумилась Настя.
Пекарь захохотал:
— Ну, со мной же, со мной, дурочка! — прошептал он, заваливая подругу на кровать.
— Пр–рыгай! Пр–рыгай в кр–ровать! — капитан Пичугин держал кусочек перед самым клювом Карлуши. Но когда ворон пытался в очередной раз схватить лакомство, Пичугин отдёргивал руку. — Сначала скажи! — настаивал он.
Карлуша знал довольно много фраз, в том числе несколько матерных. Пичугин без устали трудился над пополнением его словарного запаса. Естественно, в отсутствие Морозова. Похоже, постоянное проживание в неестественных условиях подземелья шло на пользу лингвистическим способностям птицы. Обучение одной фразе стоило от ста до двухсот граммов сыра. Предпочитал патриотичный Карлуша сыры отечественного производства вроде костромского или пошехонского.
— Опять птицу мучаешь?
Монстр Иванович по чекистской манере возник будто ниоткуда, хотя на самом деле вошёл в обычную дверь. Точнее, в одну из дверей своего подземного кабинета.
— Никак нет, товарищ генерал–полковник! Ему нравится! — вытянулся Пичугин.
Карлуша, воспользовавшись заминкой, выхватил из пальцев капитана вожделенный сыр.
— Иди, погуляй, мне подумать надо, — приказал Морозов. — Но будь поблизости, я тебя скоро вызову.
Пичугин мгновенно ретировался.
— Ну что, брат Карлуша, — вздохнул Монстр Иванович, оставшись один на один с птицей. — Говоришь, доверяй людям?
Однако говорящая птица на сей раз не удостоила генерала ответом, а только косила на него полуприкрытым жёлтым глазом.
Монстр Иванович, распечатав новую пачку, достал папиросу. Но не закурил, а принялся разминать её, постукивая мундштуком по краешку пепельницы.
Решение он уже принял. Как всегда нелёгкое. Смолковский нарушил все договорённости. Ну, не все, но принципиальные. Сколько раз ему было сказано: деньги должны работать на Россию! Вот ведь козёл — не понимает! Последние транши в сторону сразу трёх новых офшоров переполнили чашу терпения. Не только генеральского, но и на самом верху.