Сергей Львович отирал пот со лба и с отчаянием глядел на жену.
— Мы разорены, Nadine, — говорил он, — разорены дотла! Несчастнейший я человек! Если этот черный дьявол не уймется, мы пропали! — Он беспомощно сложил руки на животе. — А впрочем, пусть, пусть… — И сказал, подняв глаза к потолку: — Que la volonté du ciel soit faite!
Александр между тем, воспользовавшись суматохой, ушел из дому без спроса. Он надел белые панталоны со штрипками, «воскресные», как называла их няня, башмаки с пряжками, серую куртку и мокрой щеткой зачесал кверху волосы, чтобы они не свисали на лоб. Проходя через сени, он взглянул на себя в зеркало и на этот раз остался собою доволен.
Он давно придумал эту прогулку. Он знал, что в этот час Сонечка гуляет в Юсуповом саду — и не со своей англичанкой, которая захворала, а со старушкой нянькой, от которой легко будет удрать.
Ему все казалось, что он чего-то недоговорил с Сонечкой, что надо сказать еще что-то самое важное, и непременно наедине.
Всё вышло лучше, чем он ожидал. Старушка нянька, уморившись от жары, дремала на скамейке с чулком в руках, а Сонечка рядом вышивала крестиком по канве. Заслышав шаги, она подняла голову и бросила на него быстрый взгляд из-под соломенной шляпки. Лицо ее осветилось улыбкой. Его так и обдало радостью.
— Спит, — тихонько сказала она, кивая на няньку.
Она была в легком белом платье с короткими рукавчиками.
— Как вы загорели, — сказал он, садясь рядом и осторожно поглаживая ее руку.
Она посмотрела на него.
— А вы еще больше. Совсем арапчонок.
Он покраснел.
— А мне нравится, что вы такой арапчонок, — шаловливо сказала она.
Он снова ободрился.
— Пойдемте, Sophie, — шепнул он, — погуляем. Сонечка, а?
— Хорошо, — сказала она, положив работу на скамейку. — Только нянечка как?
— Пусть себе спит.
Она встала и, оправив платье, пошла с ним по аллее.
— Софочка! — послышался голос проснувшейся няньки. — Куда ты? А, Александр Сергеич, здравствуйте, голубчик!
— Нянечка, мы погуляем, а ты здесь посиди.
— Далеко, смотри, не ходи, — сказала старушка, — а то маменька заругает. Жара-то какая! — И она спокойно принялась за свой чулок.
А они шли все дальше и дальше, мимо прудов и каскадов, искусственных порфирных скал и мраморных статуй с циркулями и лирами, белевших в тени густых деревьев.
От времени до времени он заглядывал ей под шляпку, а она улыбалась.
Между тем на солнце надвинулась туча, вдали прокатился гром, и вдруг все потемнело. Деревья зашумели, все вдруг осветилось молнией, и страшный треск раздался над головой. Хлынул дождь.
— Вот там спрячемся, в гроте! — крикнул Александр.
Он схватил Сонечку за руку, и оба, прыгая через лужи, побежали к красной скале, видневшейся сквозь мутную пелену дождя.
Они сидели на мраморной скамье под широким сводом. Мраморная нимфа глядела на них из ниши белыми глазами. На луже перед входом плясали с бульканьем пузыри. Вспышки молнии озаряли полутемный грот и раскрасневшееся лицо Сонечки. Она сняла с себя шляпу с обвисшими полями, и мокрые волосы с распустившимися локонами свободно упали на плечи.
Она была так мила в своем промокшем платье, что Александр не мог больше сдерживать охвативший его восторг. Он неловко притянул ее к себе и крепко поцеловал. И как только поцеловал, тотчас сообразил, что именно это и было то «самое важное», что ему хотелось все время «сказать» ей.
Девочка сначала смутилась, а потом подняла глаза и посмотрела так весело и ласково, что он еще раз расцеловал ее от всего сердца.
Сквозь тучи прорезался солнечный луч. Гроза уходила, небо очистилось — и вот уже снова сияет солнце, разбрасывая искры по мокрой траве и мокрым деревьям.
— Софочка! Софочка! — слышится где-то отчаянный старушечий вопль.
— Здесь, нянечка! — весело откликается Сонечка.
И оба бегут ей навстречу.
— Вот бедовые! — сокрушается нянька, глядя на испорченное платье и грязные башмаки Сонечки. — Маменька-то как заругает!
Они идут впереди. Нянька, ковыляя, еле поспевает за ними.