— Ну вот, выдумали еще, мошкара… Делайте, что вам прикажут, а то — во!
И он поднимал и показывал исполинский свой кулак. Для всех это был самый неопровержимый аргумент.
Вася вовсе чуждался девушек и поэтому вдвойне был предан буйной парнячьей ватаге, поневоле притягивал к себе всех озорников и отчаянных голов. А ведь он был настоящий красавец. Насколько я сейчас помню, мне думается, что внешний его облик отвечал самому пламенному воображению сельчанок. Он был кудряв и белокур, и кудри у него были очень густые и очень длинные, прямой нос, глаза карие, лицо худощавое, голос громовый, низкий, такой, что во всей улице был слышен. Он обладал таким высоким ростом (весь народ у них в роду был крупный), что сам его стеснялся, и когда входил к девкам на посиденки, пронося голову под полатями, или шел улицей, то сгибал ноги в коленках и сутулился нарочно, что в таком случае делало фигуру его очень несуразной. Зато он выпрямлялся во весь свой рост, когда вел нас на «врага». И был удивительно красив и грозен. Тогда он слегка раскачивался на своих длинных ногах и держал на плече дубинку такой толщины, что от одного его вида противникам было страшно. Он шел на них, как лев, не обращая внимания на летящие камни, не оборачиваясь и не замечая, следовала ли армия за ним или нет. Это в нем и было восхитительно. И когда приближался к врагу, не укорачивая шага, тогда снимал дубину с плеча и начинал ею размахивать, продвигаясь вперед. Ну, конечно, всякий боялся встретиться с таким верзилой и пятился, фронт в этом месте слабел, «неприятель» бежал, точно его ветром сдувало. Вася при этом громко вскрикивал:
— Держи их, окаянных супостатов. Дуй им в хвост и в гриву!
И мы бросались вслед за бегущим «противником», осыпая его градом камней.
Вася садился на «вражеский» плетень, и далеко видна была его дубина. Он сидел, как орел на скале, он сторожил нашу честь и нашу вольность, а парни в девичьем кругу, на чужой околице и с чужими девушками, резво плясали, подпевали под гармонь:
Девушка отвечала, помахивая платочком и краснея, как маков цвет:
Дрались до самой революции. Потом Вася почему-то стал все реже ввязываться в драку и даже вовсе перестал ходить к месту побоища. Разлюбил гулянки и начал вести уединенную жизнь, неожиданно для всех. Только и видели его с тех пор, что идущим в сельскую рощу, где стояла маленькая пасека его деда (по многодетности отцовского семейства он воспитывался стариками). Понять этого сперва не могли и, конечно, объяснили, как оно проще и доступнее: «Вася струхнул, дал стрекача, у него трошки задрожали ножки». Уж мы-то и просили его «поддержать честь молодецкую», соблазняли его шумной славой, угодничали перед ним, упрекали его, называли предателем. Нет, ничего не вышло. Улыбнется, бывало, и скажет: