— А он не хотел упоминать царя на литургии… Потом он был ведь членом «Союза прогрессивного духовенства» вместе с Введенским… Он враждовал с распутинцами. Это ему тоже припомнили. Те делали, как Распутин прикажет: «Если в Царском Селе пожелают, то мы и борова поставим во епископы», — вот как они говорили. Честное слово. А папа все был против. Во время Октябрьского восстания все колокольни вокруг Кремля митрополиты отдали под пулеметные площадки для юнкеров. На храме Христа Спасителя, на колокольне Василия Блаженного были бомбометы… Папа опять был против. Молитвы Тихон велел-читать против вас… по церквам… Папа опять против. Он все время был почему-то против… Вот за это и сидим здесь… В деревне жить пришлось. Мне деревня нравится, только уж очень скучно. Хоть бы спектакль молодежь поставила. Я бы сама приняла участие. Ведь я играла в пансионе… Мне удаются вздорные старухи, хотя я сама не очень вздорная… но болтливая, правда?
Я смущенно догадывался, что являюсь свидетелем одной из человеческих драм, в которой ничего не понимал. Но я был потрясен, сострадание покорило меня, я забыл про санки. Мы вышли на крыльцо, наполовину развалившееся. Доски торчали, как ребра скелета.
— Хулиганов мы обнаружим, — сказал я, — если поп, то думают, все позволено…
— Нет, крыльцо разбираю я сама на дрова. Папа не обращается за помощью… ведь вы так агитируете? У долгогривых глаза завидущие, лапы загребущие… Папа говорит, это — резон… Я уже украдкой продала и платье, и простыни… Папе нужно досыта есть… он старый… А я — ладно! Верно?
— Несомненно.
Она засмеялась, пожала крепко руку и убежала в избу.
Я пришел к Якову и запальчиво накинулся на него. Надо разбираться в людях! Попа Иону Черняков, Хренов и Пашков вызывали к себе — он не пошел. Везде склады оружия были по церквам, а Иона не выступал совместно с мятежниками и против комбедов не выступал. Его теснят везде, как «еретика» и пособника красных… Тихон даже большевиком обозвал… Надо разбираться в людях!
Яков расхохотался.
— Эх, Сенька, да ты слюнтяй… Нас добрые да смирные попы в Сибирь загоняли. Да еще пробовали уговорить, что это богу угодно. Они — идейные-то попы — еще страшнее. А в общем, Сеня, не нам разбираться в их классовых дрязгах. По нас, что желтый черт, что синий черт, что красный черт — все черт. Он защитник бога, церкви, религии — и вот ему компания: генералы Краснов, Каледин, Корнилов, Деникин, Юденич, Миллер, Врангель, Колчак, полковник Шкуро, атаман Семенов, Дутов, Калмыков — тоже защитники веры и религии… Попал и ты в их компанию… с чем тебя я и поздравляю…
Стратег! Я был сражен. На другой день я пришел к попу и постучал в дверь. Открыла Вера.
— А папа спит…
Меня мучила мысль: кто же отпустит мне санки, если поп спит? Неужели обращаться к ней самой? Или, того хуже, взять санки без хозяев и вывезти со двора? И, краснея от смущения, отводя глаза в сторону, я спросил:
— А кто мне выдаст санки?
— Ах, санки, — произнесла она просто-просто, — а вот сейчас я и выдам. Только оденусь и очищу санки, у нас в них лежат рогожи.
Она на бегу надела шубку, и вскоре мы вышли на двор, уже заполняющийся сумерками. Мы вынули из санок рогожи, я укрепил завертки, проверил добротность оглобель и сдернул санки с места. Девушка бросилась открывать мне ворота, и я вывез санки на улицу.
— Когда вам папа понадобится, — сказала она, — вы ко мне обращайтесь по всем делам. Папа бестолковый, он волнуется при одном слове «бедный комитет».
— Сейчас их уж нет — комитетов, — сказал я угрюмо.
— Как нет? Разве другая власть наступила?
— Другая, не другая, но комитеты кончились.
— Нет, — ответила она уверенно, — кабы кончились, вы бы за санками не пришли.
— Комитеты кончились, но советская власть не кончилась.
— Не кончилась? — протянула она сокрушенно, но простодушно. — Ну, все равно. Вы при случае прямо ко мне. В доме хозяйка я.
Я оглядел необычно праздничную ее фигуру и в свою очередь убежденно произнес:
— Такие не хозяйствуют.
— А кто же за меня будет хлебы печь? Не папа же…
Я был потрясен совершенно и невольно поглядел ей на руки, которые казались мне образцом изящества. Она послушно повернула в мою сторону ладони и приблизила их к моим глазам.
— Видите, следы работы…
Я ничего не видел, кроме белых пальчиков с прозрачными ноготками.
— А полы моете?
— Ну, конечно.