Он вынул из узелка горбушку хлеба и положил ее на стол. Потом встряхнул платочек и оглядел его на свет. Это казалось нам очень диковинным и необычным. Все замерли от любопытства и смотрели на того и на другого, затаив дыхание. Потом старик разломил горбушку на столе, и все увидели, что середина ее была набита царскими кредитками.
— Теперь нам известно твое рукомесло, — сказал старик, расправляя новенькие хрустящие «катеньки» на ладони. — Как только угроза нам, так повышаются царские деньги в цене и спрос на них огромадный у темных элементов, и торгующих ими объявляется немало.
— Я только приказчик, — ответил беззаботно пришелец, — и получаю от хозяев небольшую плату. Тоже чем-то кормиться надо. Где мне самому иметь такую уйму денег. Мои хозяева в волости сидят, а их хозяева — в губернии, а хозяева губернских — в Москве, а хозяином московских хозяев может быть самый белый адмирал. Вон куда эта цепочка тянется.
— Знаем мы это, знаем, — сказал старик, — Мы шибко грамотны. Кому царские деньги нужны, у того до царей смертная охота, а так как цари повывелись, так эти люди и царского холуя расцелуют… Хрустят, — добавил он, шевеля слежавшуюся пачку новеньких кредиток, — поглядите, ребята, на августейшую царицу… сплошная сдоба.
Мужики, не державшие никогда в руках кредиток сторублевого достоинства, стали их разглядывать на свет с присовокуплением соленых присловий по адресу просвечивающего портрета Екатерины.
— Ну, Сеня, — сказал после того старик, — катай в волость, бери каурого мерина… сообщи о добыче.
Я дал понять старику намеками, что следовало бы расспросить пришельца, кто он есть и кто эти его таинственные «хозяева».
— Не первый он задержан с царскими деньгами в волости. Ведется дознание, до «хозяев», кажется, тоже добрались сегодня. Езжай, там люди умнее тебя. Твое дело — старших слушаться. А пришелец из наших рук никуда не вырвется.
Я понукал бедную клячу, уставшую от дневных работ, и кричал в ночи: «Ну-ну!» Несколько раз она останавливалась, идя в гору, и махала хвостом при каждом моем ударе поводом. Она тяжело дышала, но я понукал ее без жалости. Стояла безлунная ночь. Земля, застывшая от ночного холода, звенела под лошадиными копытами. Мимо меня плыла дубовая роща, страшно темная и высокая, как гора. Я очень смутно догадывался о сути посетивших волость событий, зато остро чувствовал и переживал тревогу и напряжение текущих дней.
Волостное село было залито густым мраком. В избах ни огонька, на улице ни шороха, ни человеческого голоса вокруг. Я проехал всем селом и остановился у волостного исполкома. Там тоже не было огня, что крайне меня удивило, дверь — на запоре, и сторож сказал мне: «Батюшка мой, начальство наше искать теперь надо умеючи. Оно в укромном месте думу думает». Я объехал квартиры всех волостных работников, жены которых сами не знали, в каком месте находились их мужья. А попробуй, обыщи это село, такое огромное, с перекрещивающимися улицами, с бесчисленными переулками и тупиками, с особняками на отшибе, в садах и огородах. Я изъездил село вдоль и поперек, побывал за гумнами, во дворе больницы, обошел вокруг школы второй ступени, заглянул в окна почтового отделения, — нет, не нашел никого. Отчаяние охватило меня. Я решил отправиться опять к волисполкому, вместе со сторожем там ждать рассвета, и поехал улицей, предоставив своей усталой кляче идти, как ей хочется.
Я проезжал мимо каменного дома купца Пименова, в котором теперь помещался волостной кооператив, и мне показалось, что за железными дверями раздался человеческий голос. Нервы мои были напряжены до крайности, досада от неудач пробуждала мою решимость. Я подъехал вплотную к двери и стал прислушиваться. И опять послышался легкий вскрик, потом — придушенные голоса, и даже как будто кто-то произнес громким шепотом: «Тише, тише!» Сердце мое сильнее забилось: ведь я не знал, друзья там или враги. «Все равно, — пришло мне в голову, — если там враги, то я успею в темноте скрыться». И я тихонько постучал в железную дверь. Там сразу смолкли. Я постучал вторично и стал поодаль от двери. Она внезапно отворилась, загудев в тишине ночи, и огромный сноп света упал на землю, под ноги лошади. Две сильные руки в одно мгновение стащили меня с убогой клячи и тут же втолкнули в огромное помещение кооператива. Все лица обернулись в мою сторону, на них отражалось строгое недоумение, и при тусклом неровном свете я увидел идущего мне навстречу Якова.
— Это наш секретарь, — сказал он.
Все сразу засмеялись, а втолкнувший меня человек (это был председатель волостной Чрезвычайной комиссии) прибавил добродушно: