Каждое утро, дрожа и крестясь, мать повторяла отцу, что нечистая сила не дает спать вдове Прасковье Комаровой, недавно обновившей избу. Нечистая сила, ладно еще, приходит не каждый день, и обычно вечерами, но зато скулит, и лает, и стонет в доме так, что жизнь вдовы превратилась в сплошную муку. Один раз мать сама даже сходила к ней и возвратилась бледная, встрепанная, утерявшая дар нормальной речи. Еще с порога, глаза растаращив, она начала приговаривать:
— Свят, свят, свят! Дай бог унести ноги. Чуть со страху не померла. Вот и сейчас еще мурашки по телу бегают. По всем суставам, полусуставам, жилкам и поджилкам. Ой, ой, ой, настращалась вдоволь! Помяни царя Давида и всю кротость его!..
Потом, отдышавшись и многозначительно помолчав, она стала полушепотом рассказывать отцу:
— Нечистая сила, она ныне и людей не боится. Собралось нас у Прасковьи в избе больше десятка. Ну вот, вместе с хозяйкой дрожим и творим молитву, а лукавый, не к ночи будь помянут, пуще стонет, ревет и хохочет. Крестимся, жмемся, как малые дети. Не иначе — знамение это какое-нибудь. К перемене властей или что похуже. Пусть задумаются безбожники, пусть страх их проймет. Ох, Сенька, тебя — плута — жалко.
А я отвечаю:
— Вам, глупым и непросвещенным женщинам, все время чудятся разные силы: домовые, ведьмы, оборотни. А на поверку выходит, что все это предрассудки недоразвитой массы или заблуждение глаза.
— Дурак ты, дурак! Какое тебе заблуждение, когда все бабы в одно время нечистую силу чуют! Не видала очами, зато ушами слышала. Диво дивное, людям на потешение, всему свету на удивление.
Она садится на лавку и сокрушенно говорит:
— Эх, Прасковья, не всю щепу после покойника ты вымела, быть худу, и носилки с погоста в день похорон не возвращают… После покойника сорок дней не берут хмельного в рот, а парня твоего я сама видела не раз с самогонкой… Тринадцатый за стол не садится — и этого ты не соблюла в день поминок. Эх, горюша, рок головы твоей ищет!
А на другой вечер сообщила:
— Позвала Прасковья чтицу — арзамасскую монашку из деревни Хватовка. Монашка говорит, что сорок ночей надо святое писанье в избе читать, всей семье молиться, от коммунистов особиться, трем святителям свечки ставить: Гурию, Симону и Авиву. Тогда нечистая сила в другие места отлетит. Так оно и есть, как я думала, выходит — это есть знамение. Говорят, царя убили, но чую, не его убили. Монашка намекала, что сила всевышнего отвела жестокую руку человека и он сам себя сразил и своих товарищей обезглавил… Царь же неизвестно куда исчез со всем своим семейством. И вот теперь ждет он вразумления народного. А нечистая сила радуется, что коммунисты одуматься народу не дают. Ох, Яшка, плохо тебе будет, поверь моему слову, куча детей у тебя, дурака, куда им деваться! Да и моего несмысленыша за собой тащишь.
Я срываюсь с печи, накидываю пальто и запальчиво вскрикиваю:
— Желательно мне всю эту ерунду самолично проверить! Или бабы правы и науке грош цена, или наука вполне права, а у баб обыкновенный выверт мозгов. Мне эти причуды твои, мама, надоели!
В самом деле, у нас в улице только и речей, что про несчастье Прасковьи. И все в один голос заявляют: нечистая сила вдову покоя лишила, почти каждую ночь в избе охает и ревет. К Прасковье открылось паломничество, и женщины просто с ума сошли. Мужики, те только тихонько подсмеивались. А не смеяться нельзя было. Если поверить бабам, так нет такого места, где бы черти не сидели: домовой в избе кошек с печи бросает, в бане бес швыряется горячими камнями, хлещется кипятком, и если от него не убежишь задом наперед, то он совсем зашпарит; в лесу, в соседстве с буреломами, под моховыми перинами обитает леший, по ночам он устрашает путников ужасным сопением и гортанным воплем… Все виды нечистой, неведомой и крестной силы, с которыми меня ознакомила мать очень обстоятельно в раннюю пору, мне теперь столь надоели, что я про них не мог и слушать. И вот я решил с ними раз навсегда расправиться, если уже подвернулся случай.
Я пригласил Васю, и мы отправились ко вдове Комарихе. В маленькой избушке, с теленком у порога и с отдыхающей монашкой на лавке, было полутемно (горела только лампадка под образами), сыро, душно, неуютно, тоскливо. Ребятишки спали на печи, вдова Комариха стояла на коленях и молилась.