— Покорись, все равно не выпущу тебя из рук. Все равно тебе не уйти.
А он отвечал:
— Не все же время так вот держать меня станешь, прядет время, и выпустишь.
Мы дышали, как галчата, разиня рот, измученные и измокшие от потасовок. Солнце взошло уже на полдни, а мы все сидели, все убеждали друг друга. Он уговаривал меня отпустить его к «зеленым», я предлагал ему явиться с «повинной» добровольно. Неизвестно, чем бы все это дело кончилось, если бы по дороге не проезжал один мужик из лесу с сухим валежником. Я его позвал на помощь, и мы погнали дезертира домой. В сельсовете он пытался изобразить собою человека, добровольно заявившегося, но мы ему уже не дали такой рекомендации и отправили в волость как «злостного». Великодушие мое было исчерпано до конца, извините! И уж после я никому не предлагал «являться добровольно».
Так вот, это был единственный пример, когда деревенская комиссия словила дезертира. В остальных случаях, если они сами отдаться нам в руки не хотели, взять их было невозможно. Надо знать, что «зеленые» — народ все молодой, сильный и притом отчаянный. В описываемое лето, третье от Октябрьской революции, лето кризисное, в которое расплодилось дезертиров всего больше, что и вынудило прибегнуть к крайним мерам борьбы с ними и борьбы очень успешной, — в это лето, помню, дерзость «зеленых» превзошла всякие ожидания. Бывало, идешь с девушками в лес, а «зеленые» стоят на опушке, к нам присоединяются, подтягивают парням и смеются над сельской комиссией. Мы знали, конечно, всех их наперечет и каждый день давали о них сводки в волость. Все село в это время было разбито поквартально. Над каждым десятком изб был начальник, который «отвечал» за дезертиров, появляющихся в его десятке. Так называлось, что он «отвечал», а на самом деле он только докладывал нам: «Такой-то опять прибежал домой, такого-то третий день в селе не видно, такой-то утром завтракал дома и будет ужинать, такой-то в субботу мылся в бане». В соседних районах дезертиров было еще больше нашего, и все они на некоторое время образовали «зеленую армию» в несколько сот человек, которая укрывалась в огромных и сплошных массивах лесов, идущих к самому Сарову. Говорили, что один из организаторов этой армии был сарадонский парень Куликов. Я помню, как часто наезжали власти к его родителю, все выспрашивали о сыне, все сторожили его, а разговорам об удали этого Куликова на базарах, на дорогах, на завалинках и конца не было. Я помню и то, как несколько наших дезертиров побывали у него, но вновь возвратились — их ужаснул быт этой неуемной банды. Крестьяне плакали от ее разгула. Она резала скот у жителей, набегая на стада; обирала баб, идущих с базаров; воровала кур по крестьянским дворам. И потом бахвалилась:
— Где мы лисой пройдем, там три года куры не несутся.
Насчет кур, может быть, и верно, но еще скорее это подходило к тем случаям, когда она нападала на огород, — там тотчас же воцарялась мерзость запустения. Это злодейское сборище ликвидировал Артанов — памятный председатель губернской комиссии по борьбе с дезертирством. Он же истребил дезертирство и в нашем селе, как уничтожил его и во всей губернии. С Артановым я познакомился совершенно неожиданно и вот при каких обстоятельствах.
Дней десять или даже больше в наш район не заявлялись отряды по борьбе с дезертирством. «Зеленые» в таких случаях всегда смелели и теперь прогуливались по улицам, заходили к членам сельской комиссии в избы и угрожали «красным петухом».
— Мы знаем, кто в волость списки дает, — говорили они мне. — Это так не пройдет тебе. Видно, ты забыл печальную гибель комсомольца Снегина, который так же, как ты, на рожон лез и получил по заслугам. Придет время, и запоешь ты не своим голосом. Ты от нас никуда не уйдешь, разве в землю, но мы везде тебя найдем. Выжжем тебя и пепел раскинем на все четыре стороны, и тот пепел конским хвостом разметем. Давно бы не прошли тебе твои дела даром, да соседей жалко.
Проулки в нашем селе очень редки. Избы стоят, сдвинутые в тесные ряды, и если подсветить одну, выгорит целая улица. Вот этого и опасались. А ежели не это, давно бы сгореть всему сельсовету и всей комиссии, да и мало ли было пожаров, мало ли было убийств…
По ночам видны были с околицы над лесом зарева — это дезертиры жгли костры, на которых пекли картошку или варили грибы и раков. Ребятишки навещали их очень часто, относя им огородную снедь. А потом возвращались и говорили: