— С какой поры сыновья твоего кума в красноармейском одеянии ходить стали?
— Ничего не поймешь, кто военный ныне, а кто нет. Смотри, я сам хожу в такой одежде.
И верно, Иван Кузьмич со времен революции ходил в защитного цвета гимнастерке, воротник которой он не застегивал и которую не подпоясывал. Я бросил ему бумаги к ногам и крикнул:
— Не буду я больше с тобой работать. Как хочешь, не буду.
А дома сказал за обедом:
— Иван Кузьмич тайно дезертиров привечает. Я могу с ним в историю попасть… Я не хочу государственным преступником быть и уезжаю учиться.
Мать вздохнула при этом. Она знала мой упрямый нрав, а отец, к радости моей, сказал:
— И лучше, Сеня, ежели ты сейчас уедешь. Скольким человекам на селе ты насолил, будучи комитетчиком. Хорошо, кабы они все это забыли. А если придет время, вспомнят? Ох, не приведи господь. Мне и то стыд за тебя: иду мимо тех людей, у которых ты хлеб отбирал, и глаза отвожу в сторону. Они шепчут: «Разоритель, разоритель».
Я начал к вечеру собираться. Положил краюху хлеба в котомку, приготовил лапти, чтобы в дороге не стоптать кожаных сапог. (А идти задумал пешком, поезда тогда ходили нерегулярно, сесть в машину стоило больших трудов.)
Я пошел в волость и о своем намерении рассказал Серафиме, а она мне и ответила на это:
— Теперь нам своих людей делать образованными до зарезу необходимо. Но куда ты поедешь? Сейчас, мой милый друг, самая горячая пора: рожь поспела, пожары деревню смучили, комсомол укреплять надо.
Я пожаловался ей на председателя, с которым мне зазорно работать.
— Тем более, теперь не пущу тебя в город, надо обновлять вам сельское руководство. Твоя первая в этом роль. Дивлюсь вашей идеологической несостоятельности: приезжают с фронтов люди ленинской закалки, а в сельсовете авантюриста держите. Первый попавшийся красноармеец лучше, по-моему, вашего председателя станет. Потом оставь себе в деревне смену, подготовь паренька по секретарской части. Вот тогда я погляжу, что с тобой делать, и только после этого дам мандат: «Отсылайте в распоряжение краевых организаций».
Я попенял брату с неудовольствием:
— Колчака били, Советы укрепляли в целой стране, а у себя на селе того сделать не можете, тоже вояки?
— Об этом мы позаботились, — ответил он спокойно.
— Так кто же теперь этого хитреца заменит?
— Я думаю, найдутся. Ведь на днях перевыборы.
Летом 1920 года перевыборы носили характер необычайный. Красноармейцы-отпускники с военной прямотой подошли к этому делу. Они сперва выяснили, как помогал председатель их семьям, и собрали об этом обильный материал от жен своих, родственников и знакомых. Открылись большие неожиданности даже для меня.
Вдруг на собрании брат Иван спрашивает Кузьмича:
— Когда присылали вам для красноармейских семей мануфактуру, соль и сахар, сколько из всего этого было утаено сельскими властями?
После долгих препирательств, сбитый с толку фактами, но нимало не сконфуженный, заведующий лавкой пояснил «суть дела».
— Все, что я взял, это не ваше, товарищи красноармейцы, — сказал он, — не ваше, а мое. Подавая списки в волпродком на родных ваших, я приписал девятнадцать семей лишних. Председатель скрепил это печатью, а я сумел у волпродкома выцарапать. А вам жалко, что ли? Все равно этих товаров в лавке не было бы, ежели бы мы не сжульничали.
— Действительно так, — добавляет председатель. — Степан — смышленый парень и чуть-чуть от этого покорыстовался. Что за грех, его работа канительная: поезжай, выписывай товар, привези, развесь его да еще ожидай неудовольствий. Другой на его месте больше бы себе пригреб. Никто своего не упустит.
Тогда сидящие с братом красноармейцы разразились хохотом, а за ними засмеялись и мужики.
— Наградить их надо, — раздались крики, — и послать в батальон «золотопромышленников». Это будет самое подходящее для них место.
«Золотопромышленниками» называли тогда тех, кто занимался очисткой выгребных ям в городах.
Так довелось мне расстаться со своим председателем, а за него в сельсовет провели Ивана. Вместе с братом нам работать не полагалось, и я стал обучать нехитрой механике секретарства соседку мою — Анну Краюшкину.
ПОЛНОТА ДРУЖЕЛЮБИЯ
Ум зреет в испытаниях, как хлеб на солнце, и характер распаляется в несчастиях, как сталь в огне. Жизнь — тренинг, кто его выдержит, тот будет годен.
Лето 1920 года было засушливое: в безветрии над желтеющими полями танцевало марево, худой скот со впалыми боками уныло бродил по истоптанным лугам, прохожие по дорогам задыхались от пыли… Привычные опасения с каждым днем разрастались до невероятных размеров. Сибирь, Кубань, Кавказ и Украина были отрезаны от нас врагами. А хлеб нужен был не только армии и городу, но и для ближайшего обсеменения полей молодой республики, скорбных полей, изъязвленных кусками дикой целины, обескровленных чересполосицей и задушенных сорняками. Трава в лугах была малорослой, жесткой, скудной, лишь на сырых местах кое-где она поднималась до нормального роста. Гречу, лен, просо спалило солнце на корню. Скрюченные от жары овес и ячмень с низким стеблем и чахлым колосом шуршали при ветре, как сухая стружка. В горячей земле еле завязались вялые клубни картофеля. Надеялся народ только на рожь, поборовшую июльские жары и поспевшую ранее срока. Я помню, как в это лето тяжело было всем от угроз недорода. Мужики целые дни бродили по исхоженным тропам в полях, приглядывались к урожаю, растирали на ладони яровой колос и с сокрушением сдували с него еле завязавшееся и уже затвердевшее зерно. Ко всему тому отощал рабочий скот, опаршивел, а ветеринарная помощь была недостаточной, и для работ остались одни клячи, да и тех не хватало. А красноармейки, кроме того, не имели рабочих рук. Приближающаяся жатва, а вслед за ней и молотьба беспокоили всех день ото дня сильнее и сильнее. Сельсоветы тревожились еще и потому, что поля следовало нынче все обсеменить, по указу Ленина. Стон стоял: семян не хватит, рабочей силы недостанет, сладу с мужиками не будет. Иван каждый день собирал лошадников у ключа и уговаривал их «не прижимать безлошадный люд поборами за обработку земель», «снизойти к сиротам», «принять во внимание помощь красноармейкам». Лошадники молчаливо слушали, а когда речь заходила об обязательствах, начинались крики: