Гнедой:
— Я не прочь сказать, как у меня дело идет. Урожай учли в копнах и подсчитали, что умолот шесть пудов с копны. Зерно взвешивалось тотчас же после обмолота. Норма крестьянам по пуду в месяц на душу, потом попам и учителям по тридцати фунтов, потому что эти люди легкие. Мой помощник увез с тока телегу ржи и скрылся. Говорят, он пьянствует со вдовами где-то около города. Из города ходят много нищих и ребятишек, они ревут, и, глядя на них, бабы наши тоже ревут, но помочь ничем не могут. Население очень и очень тоскует и тревожится. Кулаков у нас не очень много, но много крестьян, жадных до керенок. Они жалуются на недостаток соли, железа, керосина, на невыдачу пайков красноармейкам. Рабочие Нижнего вымели немало мусора из своего города. Товарищи, он к нам поплыл, потому что село наше на большой дороге. Помещики, жандармы, урядники, городовые, переодетые в штатское, или в солдатские шинели, или в мужицкие кафтаны, под голодающих крестьян из неурожайных губерний, проходят через село и мутят народ. Но приглядитесь к ним или перекиньтесь с ними словами, — и сразу видна сова по полету. Это — чистая беда, товарищи, сколько их шляется по нашей раздольной большой дороге. А монашек и того больше, — как комаров в летнюю пору. У нас под боком три монастыря, монашек этих да монахов, как цветник, слава тебе господи. Осиные их гнезда поразорили, так теперь они разлетелись в разные стороны. Ну, сидели бы в норах, как тараканы, ну, гнусили бы псалмы себе под нос, нет, они ехидно вредят нам, как умеют. На вид они кроткие, как ягнята, но по подлости — матерые волки. Шепчут мужикам ласковые речи про нашего брата и слово «товарищ» произносят с какой-то подлой усмешечкой. Недавно у нас поселилась якобы портниха, девкам платья все шила. И то дело. Я велел ей дров привезти и нашел мастера, чтобы вычистить машину. Только слышу-послышу, бабы говорят: «Коммунисты — это все больше из шантрапы, образованные страны этого потерпеть не могут». — «Это, — говорю, — откуда вы узнали про образованные страны? Разве много вы путешествовали? Два раза были в кузнице да один раз на мельнице». — «А это, — говорят, — есть такие люди, которые про всякие страны читали и сами французские слова умеют выговаривать». Французские? Взяло меня зло, сделал я обыск у мадамы, — и этих самых золотых колец, сережек, всякой всячины по бабьей части выгреб у нее видимо-невидимо. И что же: «портниха» эта оказалась буржуйкой из города, женой трактирщика Сметанкина, а приехала спасать свое добро в деревню под видом: «ах ты, бедная, бедная швейка».
Председатель:
— Скорее надо создавать бедноте коллективное хозяйство, которое лучше всего разрешит и продовольственный вопрос и попутно уничтожит все зло в деревне: спекуляцию хлебом, мошенничество, продажу самогона и питье его, хулиганство, бандитизм, нищету, голод, бескультурье…
Аношечкин (прерывая председателя):
— Вот это самое бескультурье и есть главная загвоздка. Мы считаемся хорошим комитетом, но дело иногда из рук валится: ни одного в комитете грамотного. Получим какую-нибудь бумажку и понять не можем, что к чему. Чужим не доверяем, а свои в этом слепы. Брать грамотного подкулачника к себе в компанию не хотим — все карты наши спутает. И поэтому просим волкомбед прислать к нам грамотного комитетчика из другого селения. Мы его прокормим, обуем и оденем. Вообще у нас большая нужда в грамотеях, потому что нутром мы чуем, куда идти, а насчет газет или сказать что-нибудь о политике — люди вовсе никудышны.