Он еще записывает в тетрадь, борясь со сном: «Волхов — река великая в Великой Руси, начало из озера Ильменя близ Великаго Новагорода и продолжает течение чрез 170 верст, впадает во озеро Ладоское при городе Ладоге. На ней суть пороги немалые, но вниз пловущим опасности великой нет, а в большую воду и невидимы, так что и вверх суда входят парусом, если ветр способный. В сей реке часто случается воды течение вверх (рассказал дядя Иван Юрьевич), которое древние за какое-либо предзнаменование неполезное разумели, но понеже оное довольно известно, что единственно весною по вскрытии льда приключается, когда лед толстой вдруг взломает, то в уских местах так оным запрёт, что течению вниз воспрепятствует, из Волховца же быстро прибывающая вода, не могши вниз пройти, обращается вверх, и тако кругом неколико часов обращается, доколе лед оной проломит и течение свободно оставит. Имя сей реки видимо что сарматское, но что значит, мне неизвестно, новгородской же гисторик, слагая басню о древних владетелях, и сей реке сыскал произвождение от владетеля волхва. Волхв — гадатель и провещатель, но разумею тако, что ничего человек чрезъестественнаго учинить не может, но более сие находится в гисториях».
Братья уже встречали в Новгороде подводы, в которых везли с берегов Балтики раненых русских солдат. Но этот ночлег на чистых постелях в большой горнице воеводского дома, последний такой мирный ночлег, совсем не предвещает близких разрывов бомб и ядер суровой и настоящей войны. Поутру они надевают вычищенную и вымытую одежду, башмаки, им подают слуги оседланных, накормленных и отдохнувших лошадей. Братья спешат в кремль, где уже построился полк, готовый выступить.
В конце следующего дня гроза разразилась над всадниками, над дорогой, над лесом, подобная той, в которую попали Вася и его учитель в подмосковном лесу. Когда отбушевали потоки дождя, погасли молнии и умолк гром, насквозь промокшие драгуны-новобранцы увидели, как вздымаются под солнцем облака пара над лесными чащами. Небо прояснилось совершенно, и братья увидели перед собой широкую реку, ниже по течению, на левом берегу — город, окруженный стеною с бастионами. «Нарва…» — пронеслось по рядам. И Василий Татищев вдруг понял, что этот странный в лучах заходящего солнца город и есть Нарва, а прямо напротив Нарвы, через реку, на горе — Русская Нарва, или Иван-город, и что оба эти города — у Швеции, и там, где они стоят, — уже не своя земля. Били пушки, и дым, словно туман, вздымался над лесом, так же как этот пар после ливня в жаркий июльский день.
Командир оставил полк в полуверсте от стен осажденной Нарвы и поскакал представиться фельдмаршалу-лейтенанту Огильви, 60-летнему шотландцу, только вступившему в русскую службу, которому царь Петр поручил еще 30 мая осаду города. Вскоре подошел второй полк — Горбова, и Горбов тоже отправился вслед за Асафьевым к фельдмаршалу. Солдаты, не спешиваясь, оглядывали осадный фронт.
Здесь, думал Василий Татищев, осенью 1700 года мы получили страшный и беспощадный урок от шведов. Шесть тысяч наших солдат, убитых, потонувших, пропавших от голоду и холоду. Юному королю шведскому Карлу XII было тогда восемнадцать лет, столько же, сколько ныне Василию Татищеву. И никакого добра в юном сердце, лишь яростная, расчетливая жестокость и презрение к московитам. Ныне, утюжа своими полками Польшу, король одержим тем же презреньем к русским, он уверен в неприступности Нарвы и в железной выдержке коменданта города Карла Горна. Ныне, 29 июля 1704 года, когда он, Василий Татищев, пришел под эти стены…
Эскадрон, в котором находились оба брата Татищевы, расположился в сосновой роще, отделенной от нарвских стен лишь просторным лугом. Уже поутру братья знали все здешние новости, в их числе главную: царь Петр Алексеевич на шведских фрегатах, со шведскими знаменами и штандартами, одержав славную победу под Дерптом (русский город Юрьев), — Чудским озером возвратился под Нарву. Знали и о великой военной хитрости любимца государева Меншикова, когда русские переоделись шведами, а роль шедшего на выручку Нарве Шлиппенбаха взял на себя Петр, разыгравший притворное сраженье с полками Меншикова, на манер потешных боев в Преображенском. Старик Горн попался на удочку и поплатился третью гарнизона и пленением подполковника Маркварта. Знали о том, что привезена наконец из Новгорода тяжелая осадная артиллерия. И еще порадовались братья мужеству и стойкости дяди их Федора Алексеевича Татищева, ближайшего помощника командира полка Петра Матвеевича Апраксина, того самого Апраксина, который начальствовал гарнизоном в Ямбурге, в двадцати верстах на север от Нарвы. Выполняя приказ Петра, Апраксин и Татищев вывели в начале весны три полка пехоты да пять конных рот из Ямбурга и стали в самом устье реки Наровы при впадении в нее ручья Россонь. Возвели тут земляную крепость, дабы ни один шведский корабль не пришел с моря на помощь осажденной Нарве, и держат доблестно оборону уже четыре месяца, круша ядрами шведские суда. Всего лишь при восьми пушках остались и готовились умереть, но не уйти с места, когда пришла шведская эскадра под началом француза, вице-адмирала де Пру. По счастью, шторм разметал и заставил уйти вражескую эскадру, а Федор Татищев взял в полон несколько судов с провиантом.