Василий ночью оторвал-таки часок у сна и разглядел в разрывах облачных тот самый шар. Записал в тетрадь мысль свою о большой высоте движения небесного тела, сравнил с подобными примерами из немецкой книги Вольфа «Физика», что лежала в седельной сумке. С восходом солнца 30 июля было в войсках молебствие. Священники в тяжелых ризах с золочеными крестами в руках обошли обе громадные подковы войск, коими города Нарва и контр-Нарва (Иван-город) прижаты были к реке. Тотчас же началась канонада; бомбардируемый город вспыхнул. В подзорную трубу Василий видел крышу лаборатории в Нарве, в которой восемнадцать лет назад работал его учитель Яган Орндорф. Вася тотчас узнал ее по рассказам. Теперь он увидел, как с громким треском под ударами ядер взорвалось и рассыпалось здание лаборатории. Русские батареи и кетели окутались дымом и огнем от непрерывных залпов. Били по слабым местам в стене: бастиону Виктория, построенному еще Иваном Грозным, и с другой стороны — по бастиону Гонор. Из Пскова, где находились войсковые склады, непрерывно шли подводы с боеприпасом и снаряжением. Драгунские полки Асафьева и Горбова в деле не участвовали, но они были тут необходимы, ибо испытанных в боях драгун увели от Нарвы Аникита Иванович Репнин и полковник Рен навстречу корпусу Шлиппенбаха, дабы окружить последний под Везенбергом и уничтожить. Приказано было только перед самым штурмом промчаться обоим полкам под самыми нарвскими стенами с отбитыми у шведов знаменами. Василий несся галопом на своем буланом Кубике, не чувствуя усталости в руке, держал наотлет шведское знамя с разлапистым львом. Слышал только гул земли, стонущей под сотнями конских копыт. Гремели шведские батареи на стенах, огрызались бастионы ружейной пальбой. Краем глаза увидел: упал с коня дворянский сын Василий Ильин, с которым вместе пришли тогда в Москве на Генеральный двор, — и брат Иван ловко подхватил надломленное древко, поднял над головой, чтобы шведам виднее было и обиднее. Девять дней били русские пушки, покуда не рухнули старые насыпи и камни, образовав в стене зияющие проломы. Тогда драгуны стали резервом и заслоном на дороге, ведущей к Нарве, готовые в любую минуту спешиться и прийти на помощь пехоте, а та в отблесках зеленых ракет двинулась на приступ со стороны болота. Девятого августа овладели Нарвой. Василий Татищев увидел русские знамена на бастионах. Шестнадцатого сдался русским войскам и Иван-город.
…Худой, с закопченными порохом руками, в изодранной, пулями простреленной епанче, перед драгунским строем появился всадник. Снял с головы помятую пулями кирасу, крикнул:
— Татищевы есть?
— Есть! — отозвались Иван и Василий, и тут только Вася признал во всаднике дядю — Дядюшка Федор Алексеевич!
— Повелением государя надлежит вам обоим быть в Нарве при допросах пленных. — Передал эскадронному командиру письменный приказ и поскакал к городу. Иван и Василий последовали за ним.
В высокую залу Нарвского замка пленных офицеров вводили по одному. Спрашивали, кто родом, давно ли в службе, и определяли куда следует: иных — на Урал, в демидовские заводы, других — в Москву, обучать русских отроков в артиллерийских и инженерных школах. Допрос вели Шереметев, Апраксин и Татищев. Толмач, третьи сутки не закрывавший рта, валившийся с ног от усталости, очень обрадовался, увидав двоих свежих драгун, изрядно, как отрекомендовал Федор Алексеевич, ведавших по-немецки и по-шведски. Борис Петрович признал братьев, усадил возле себя Василия. Иван сел за другой стол, возле Апраксина и Татищева, где допрашивали желающих вступить в русскую службу и тут же оных записывали в полки.