Вошли в библиотеку. Из свежих «Ведомостей» узнали о приезде государя в Киев 4 июля, о том, что войска русские также идут к Киеву под началом Огильви и Чамберса. Писали «Ведомости» и об ученом монахе из Киева Феофане Прокоповиче, постигавшем науки в Киево-Могилянской академии, а потом в Польше и в Риме. Феофан Прокопович сказал свою известную и гордую проповедь, приветствуя в Киеве приезд Петра. Тут же было напечатано пожалованье бомбардирскому капитану Петру Алексеевичу чина полковника, сделанное князем-кесарем Федором Юрьевичем Ромодановским.
Облик Лизаньки, столь ясно выглянувший из тумана прошлого, вновь теряется, и Василий Татищев вспоминает выступление полка Автонома Иванова из Москвы. Лиза прощалась с отцом и с ним, и в глазах ее стояла недетская уже грусть. Покинув Москву, шли длинными маршами с поспешением: полагали тогда, что Карл, король шведский, двинет войска на Украину. В Киеве все свободное время, которое давал ему добрый Автоном Иванович, употреблял Василий для знакомства с городом. Впрочем, то же было необходимо и по службе. Киев надо было укреплять. И его укрепляли. Строили рвы и насыпи возле Киево-Печерской лавры. Ставший в том году светлейшим князем, Александр Данилович Меншиков, о безумной отваге которого слагали легенды, самолично распоряжался укреплением города. Говорил, гарцуя на коне перед полками: «Не знаю, как его величеству государю понравится здешний город, а я в нем не обретаю никакой крепости, хотя ездил вокруг Киева, также около Печерского монастыря и все места осмотрел. Посему трудиться надобно не покладая рук».
Запомнилась еще бывшая тогда же в Киеве свадьба князя Меншикова с Дарьей Михайловной Арсеньевой, одной из трех сестер Арсеньевых, состоявших при сестре царя царевне Наталье Алексеевне. Вечером взлетели в небо потешные ракеты фейерверка, за что, сказывают, после царь пенял своему любимцу. Наутро Василий Татищев, как командир роты, получил только что утвержденный светлейшим князем «Артикул краткий» — наставление для обучения драгун военному ремеслу: как правильно организовать атаку, как вести себя на территории союзных России государств (за насилие, мародерство, поджоги — смертная казнь). «Артикул» провозглашал: «Кто к знамю присягал единожды, у оного и до смерти стоять должен»; «Оной, кто крепость без нужды сдаст, голову потеряет». В октябре вновь озарилось киевское небо ракетами: Меншиков одержал великую викторию над шведами под Калишем — 1800 шведов попало в плен, потери русских — 80 убитых и 320 раненых, в числе раненых — сам Меншиков, рубившийся в гуще боя…
И посреди каждодневных забот и трудов в полку выкраивает драгунский поручик Василий Татищев минуту свободы и торопится обозреть Софийский собор и Лавру, со стен которых глядит на него таинственно одиннадцатый век. Он тогда в Киеве переписал для себя древнерусский кодекс законов «Русская правда» Ярослава Мудрого и «Судебник царя Ивана Васильевича» и начал составлять к ним примечания. А какие знакомства сохранились в памяти от посещения Киево-Могилянской академии! Открытая за 22 года до воссоединения Украины с Россией, академия вобрала в себя лучшие черты слагавших ее двух старых киевских школ: братской школы Киево-Богоявленского братства и школы Киево-Печерской лавры, основанной в 1631 году киевским митрополитом Петром Могилой. В академии учились 12 лет, а преподавали в ней самые любимые Татищевым предметы: славянский, греческий, латинский и польский языки, грамматику, риторику, философию, арифметику, геометрию, астрономию, музыку, богословие. Правда, насчет последнего Василий всегда слыл вольнодумцем, но ведь сколько было иного, подлинного знания. Познавая Киев, в то же время живо интересуется он и случившимся осенью 1706 года наводнением в Петербурге, когда по улицам нового города плавали на лодках, а вода в покоях много дней стояла на 28 дюймов.
Часто уезжал из полка в Москву по приказным делам Автоном Иванов и почти всегда брал с собою Василия, ибо никто точнее и сноровистее не мог выполнить сложное поручение, чем молодой поручик. Вскоре получает он за службу и первое пожалованье: сельцо о восьми крепостных душах в четырех верстах от Ракова монастыря, близ городка Зубцова в Тверском краю, место болотистое, но не столь далеко расположенное от старых татищевских мест в Клинском и Дмитровском уездах. Один из восьми крестьян был под судом, и Татищев добивается в Поместном приказе его освобождения. «Вина» несчастного состояла в том, что желал он обучать грамоте сына. «И крестьян хочу видеть умными и грамотными», — скажет тогда в суде поручик Татищев.