В тридцати верстах от Лунинца дорогу пересекла довольно широкая река. На карте Татищева ее не было, — видно, столбцовский лесник о такой не слыхивал. Русло, местами песчаное, местами болотистое, уводило на юг. Карета остановилась у моста. Солнце припекало. Княжеские слуги с улыбкою и почтением следили с моста, как русский поручик скинул одежду и ловко прыгнул в реку, поплыл к другому берегу. На середине реки оглянулся, позвал Кубика. Конь потрогал воду губами, вошел по брюхо, напился и поплыл к хозяину. Александр Васильев купаться не стал, лишь умылся, скинув мундир, и остался на берегу поджидать поручика. Татищев, ухватя Кубика за гриву, переплыл снова реку, выбрался из желтоватой от торфяников воды на травянистый бережок, с наслаждением растерся поданным ему Васильевым рушником. Одевшись, расстелил тут же, на берегу, ландкарту и аккуратно занес на нее реку, расспрашивая по-польски провожатых. На плотный лист бумаги, испещренный многими пометками, легла волнистая линия реки, проведенная Татищевым от деревни Камень до имения князя Друцкого-Любецкого Парохонск. Выше Василий выписал своим четким почерком имя полесской реки — Бобрик.
Еще через два часа, проехав мощеною дорогою вниз но течению Бобрика, поднялись на холм. Справа, за оградой, потянулись кресты сельского кладбища; у калитки стояла часовня-каплица, аккуратно срубленная из сосновых бревен. На краю кладбища высились купола деревянных же церкви и колокольни. Далее по обеим сторонам дороги поднялся. яблоневый сад. Но вот и самая высокая точка холма: внизу — деревенские избы, сверкающая на солнце лента Бобрика, прямо — кирпичные ворота, аллея, посыпанная кирпичною крошкою, и, наконец, — деревянные колонны большого дома, княжеского дворца. На широком крыльце Татищева ждал сам хозяин дома князь Онуфрий Друцкий-Любецкий и его жена княгиня Бронислава. Князь был невысок, плешив, с подергивающейся бровью, а княгиня — совершенная польская красавица лет тридцати, белокурая, высокая, в длинном лиловом платье, широкие складки которого она придерживала обеими обнаженными руками. Василий представился князю коротко, по-военному, поцеловал руку его супруги и просил прежде всего позаботиться о своем коне, бывшем при нем под Нарвою и при Полтаве. Князь немедленно подошел к Кубику, провел в восхищении рукою по атласной шее коня и отдал слугам распоряжения. Затем Василий представил Друцкому-Любецкому своего спутника и объявил, что хотя Васильев — его крепостной, однако он видит в нем своего верного товарища и потому просит быть за столом и в доме им вместе. После чего в сопровождении Александра отправился вслед за князем в его кабинет, пообещав княгине непременно через час быть к ужину.
— Знаю, что Татищевы ведут свой род от князей Смоленских, природных Рюриковичей, потому счастлив приютить в моем дворце господина поручика, — говорил Онуфрий Стефанович Друцкий-Любецкий, усаживая гостя и не замечая стоящего у дверей Васильева.
— Садись рядом, брат Васильев, чего оробел, вишь, и мы с тобою не лыком шиты, — улыбнувшись Александру, поманил его Татищев. Васильев подошел к столу, на котором стояло чернолаковое бюро, сел рядом с поручиком, держа на коленях кожаную сумку с бумагами.
— Князь Друцкий-Любецкий, — начал Василий. — Государь Петр Алексеевич жалует тебе грамоту на беспошлинную торговлю с твоих винокуренных и полотняных заводов, так же и своего величества портрет с алмазами за то, что не пошел ты к Лещинскому, а верен остался государю, привел отряд и самолично бился со шведами при Лесной, где виктории российской споспешествовал, а тую викторию государь Петр Алексеевич наименовал матерью Полтавской победы, понеже ровно чрез девять месяцев приключилась. Драгун Васильев, подай грамоту и портрет его величества.
Князь принял из рук Татищева грамоту и царский портрет с алмазами, поклонился, внимательно разглядел и положил в бюро, щелкнув замочками. Затем снова попросил гостя садиться.
— От меня государю великую благодарность прошу передать, яко от слуги покорнейшего.
— Иная благодарность надобна, князь. Вот тебе бумага, где разъяснено, что должен ты, не мешкая, поставить его величеству полтораста солдат, а еще столько же помочь мне набрать в Пинском крае. И тотчас же приступить строить на реке Бобрике суда, дабы на тех судах мог я доставить команду в триста человек в град Киев, в полк. Сей путь кратчайшим вижу, понеже надобно мне еще и двадцать пушек в Пинске отлить и на корабли погрузить, а Бобрик, яко левый приток Припяти, к Днепру нас приведет.