Маскаранти отвел его в сторонку, а Дука вошел в здание в сопровождении одного из полицейских. Аудитория А была на первом этаже; слева от лестницы, ведущей на верхние этажи, в другие аудитории, располагалась привратницкая, где он нашел двух усталых, издерганных стариков – мужа и жену, которые никак не могли опомниться от кошмара, обрушившегося на них как снег на голову и длившегося вот уже вторые сутки, а справа по коридору находилась аудитория А – кабинет общего культурного развития; перед этим кабинетом нес караул еще один полицейский.
– Сидите здесь, с вами я займусь позже, – сказал Дука обоим сторожам.
Полицейский тем временем отомкнул дверь, и Дука вместе с подоспевшим Маскаранти вступил в аудиторию А, освещенную двумя люминесцентными трубками, по диагонали пересекающими потолок. Все здесь сохранилось в том виде, какой позавчера вечером предстал ошарашенным сторожам. Все точно так же, если не считать следов, оставленных экспертами-криминалистами, в том числе черные полотнища, натянутые на окнах и укрепленные прибитыми крест-накрест деревянными рейками с целью оградить место преступления от назойливых репортеров. Длинные узкие окна аудитории выходили на небольшой клочок задубелой земли, называемый палисадником. Оттуда, из палисадника, даже коротышка мог беспрепятственно заглянуть внутрь; то есть не совсем беспрепятственно: на окнах, разумеется, были стекла, и решетки, и скручивающиеся жалюзи, но некто из особенно любознательных уже пытался разбить стекло, приподнять жалюзи и сфотографировать аудиторию; репортера вовремя засекли и спровадили, но, чтобы и впредь избежать подобных инцидентов, окна были, как говорится, задрапированы.
– Карту! – распорядился Дука Ламберти, вперив взгляд в классную доску.
Маскаранти, порывшись в сумке, извлек оттуда обычный лист бумаги, или – на полицейском жаргоне – «карту».
Стоя в трех шагах от двери, Дука Ламберти отвел глаза от доски и сосредоточился на втором признаке «криминалистского вмешательства» – на двадцати с лишним (точнее, двадцати двух, согласно протоколу) кругах, начерченных белой краской; одни были з размер влажного следа от стакана, другие – диаметром с днище большой оплетенной бутыли. В центре каждого круга той же белой краской была выведена цифра, на которую имелась соответствующая ссылка в карте, представлявшей собой полицейский отчет о том, что было обнаружено на месте происшествия, то есть в аудитории, после побоища.
Белые круги глядели на него отовсюду: с учительского стола, с доски, с пола, с четырех столов, заменявших школьные парты, с грязно-белых стен (на них круги для контраста были нарисованы черной краской).
– Сигарету! – сказал Дука, протягивая руку к Маскаранти, но продолжая смотреть на круги, в частности, на отмеченный цифрой 19.
– Прошу вас, доктор. – Маскаранти чиркнул спичкой.
Дука Ламберти сверился с картой. Под номером 19 было написано: «Бутылка из-под ликера». Взглянул на другой кружок на полу, с цифрой 4, и прочел на карте: «№ 4 – золотой крестик, по всей видимости, одного из учеников». Кружок номер 4 был вычерчен рядом с обозначенными на полу все той же белой быстросохнущей краской контурами человеческого тела – тела учительницы Матильды Крешензаги.
Не выпуская сигареты изо рта до тех пор, пока горящий окурок не обжег ему губы, Дука сопоставил один за другим все кружки с подписями на карте.
– Сигарету! – снова потребовал он, бросив окурок на пол.
Затем сел на жесткий неудобный стул перед столом, служившим кафедрой, и обвел взглядом четыре неказистых стола с четырьмя стульями вокруг каждого, – это и были так называемые «парты» так называемых «учеников». Он опять уткнулся в карту: «№ 8 – моча». Все до одного ученики Матильды Крешензаги справили здесь малую нужду, тем самым превратив скромное, но серьезное, благонамеренное учебное заведение в отхожее место.
Он три раза подряд глубоко затянулся, не глядя на Маскаранти и на полицейского в форме, стоявшего у двери. Потом опять обратил взор к карте: «№ 2 – трусы». Трусы дипломированного педагога Матильды Крешензаги были найдены на одном из двух крюков, удерживающих на стене географическую карту.
– Сигарету!
Он не замечал, как бежит время, не считал сигареты, выдаваемые услужливым Маскаранти. Теперь ему предстояло обследовать доску, привлекшую к себе столь пристальное внимание репортеров, хотя на ней не было ничего, кроме грязной похабели. Он встал со стула и подошел к доске с зажатой в зубах сигаретой. Нормальные люди так не курят, они держат сигарету между пальцев и не затягиваются с такой яростью и жадностью, но ведь он, Дука, обыкновенный человек, из плоти и крови, и нервы у него не железные. Впрочем, непрерывное курение ему не слишком помогало. Он хорошенько рассмотрел доску. В углу стояло стертое, но все же различимое слово «ИРЛАНДИЯ». Должно быть, это слово написала учительница Матильда Крешензаги в тот роковой вечер: по расписанию одним из уроков была география. Они проходили Ирландию, и учительница наверняка им объясняла, что есть независимая Ирландия и Северная Ирландия, входящая в состав Великобритании.
Неизвестно, насколько хорошо усвоили ученики пройденный материал, но так или иначе возле «ИРЛАНДИИ» был нарисован член, а вокруг него красовались всевозможные слова, относящиеся к данному предмету, причем большинство на миланском диалекте. И только один ученик, как видно римлянин, несколько раз написал на римском наречии название женского полового органа. Здесь были перечислены и проиллюстрированы, хотя и не очень удачно, все эрогенные зоны, попадались даже целые фразы, пестрящие грамматическими ошибками и повествующие о различных естественных, а чаще неестественных, физиологических отправлениях человека. И среди всех этих непотребных, судорожных каракулей выделялось четкое и чистое: «ИРЛАНДИЯ».
№ 11: бюстгальтер учительницы, подвешенный к оконному шпингалету слева от доски. Юбка – № 6 – висела на вешалке, стоящей прямо в классе. Чулок – № 21 – был прикреплен кнопками к краям двух длинных столов-парт: наверное, они развлекались, прыгая через него. Другой чулок не был помечен на карте, потому что его в аудитории А не нашли, однако имелась отсылка, помеченная двумя звездочками: второй чулок обнаружился в кармане одного из учеников, Каролино Марасси, четырнадцати лет, сына покойных Паоло и Джованны Кароны. Дука вдруг не к месту рассмеялся, представив себе этого Каролино. Круглый сирота засунул в карман чулок своей юной учительницы – какой, левый или правый? Бертран Рассел утверждает, что чулки, в отличие от туфель, не подразделяются на левые и правые, у чулок можно определить лишь центр тяжести... Так вот, вероятно, упомянутый круглый сирота сам и стянул этот чулок с ноги, оторвав от пояса (см. на карте № 7 – пояс с резинками найден в ящике одного из столов). Как неизвестный ученик, завладевший поясом, рассчитывал им еще воспользоваться, потому и припрятал в стол, так и этот, по имени Каролино, стащил чулок с ноги замученной, зверски избитой учительницы, думая о будущих развлечениях.
Чуть ли не на цыпочках ступая между белыми кружочками, Дука Ламберти обшарил всю комнату, миллиметр за миллиметром; наконец остановился за размалеванной доской и докурил сигарету.
– Доктор Ламберти! – окликнул Маскаранти.
В жарко натопленной аудитории голос его звучал слишком громко, почти пронзительно.
– Что? – отозвался он, не выходя из-за доски и бросив окурок на пол.
– Ничего.
№ 3 – левая туфля учительницы Матильды Крешензаги была прикреплена с тыльной стороны доски. Чем прикреплена? На этот счет в карте давалось уточнение: жевательной резинкой. Иными словами, один из школьников снял туфлю с левой ноги своей учительницы, обошел доску, вынул изо рта резинку и прикрепил ею туфлю.
Под взглядами Маскаранти и полицейского в форме Дука открыл один за другим ящики всех четырех столов: они были пусты, содержимое эксперты уже увезли; в одном из ящиков белой краской был выведен кружочек, самый маленький из всех: чтобы рассмотреть его, Дуке пришлось сесть на корточки... Так, что это по карте? № 18 – пятьдесят швейцарских сантимов. На этом месте была обнаружена швейцарская монетка в полфранка. Дука мотнул головой, как бы желая сказать «нет», но он не хотел сказать «нет», он пытался стряхнуть с себя все это.