На всех языках мира в эти дни дикторы и комментаторы твердили одно:
— Впереди сто сорок шесть суток полета в пустоте!
— Впереди загадочная Венера!
— Самая дальняя, самая трудная и самая безопасная экспедиция в истории человечества!
Прошло десять дней…
Бездна. Она казалась бы черной-черной, не будь в ней такого количества звезд, звезд разноцветных и немигающих. В пустоте висит чудесный шар. Освещена только одна половина его. Голубоватая, тающая по краям дымка окутывает освещенное полушарие и двумя узкими лентами заходит на теневую половину. Наша Земля! Такой выглядит она «со стороны», из космического пространства. Сверкают ее полярные снежные шапки. Белые облака тонкой пленкой задергивают отдельные детали невиданного «глобуса». Моря и океаны кажутся не голубыми, а черными…
Это видит профессор Бахарев на огромном экране, когда идет вправо, вдоль щита управления ракетой, мимо бесчисленных шкал. Мерно бьется электронный пульс пульта управления. Монотонно звучат шаги Бахарева. Вот он поворачивается и идет назад. Теперь в поле его зрения попадает левая стена центрального поста. Она кажется стеклянной, ибо представляет собой огромное световое табло. На табло прочерчена линия заранее рассчитанной трассы полета. Цели путешествия еще не видно, как не видно уже и его начала. Красный огонек ракеты медленно ползет по этой линии, словно нанизанный на нее.
Бахарев поворачивается и идет назад. Должно быть, это безостановочное хождение Бахарева вошло о быт участников экспедиции, стало привычным.
Академик Забродин, отложив ленты с результатами записи приборов-самописцев, провожает Бахарева глазами и замечает:
— Со временем космические полеты будут считаться самыми скучными из всех видов путешествий.
— Да, да, Федор! — остановившись, откликается Бахарев. — Иногда мне начинает казаться, что ракета… остановилась. Как тянется, тянется время! Как далеко еще до Венеры!
— Ракета летит со скоростью ОДИННАДЦАТЬ КИЛОМЕТРОВ В СЕКУНДУ. — замечает Градов, — пройдено ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ КИЛОМЕТРОВ!
В это время на столике Бахарева мигает синяя лампа и жужжит зуммер радиотелефона.
Мерным шагом Бахарев подходит и столику и снимает трубку.
С этого момента начинается переполох но ЦСУ.
— Направление? Скорость? Границы? Густота? — задает Бахарев сразу четыре тревожных вопроса.
Угрожающе дребезжит звонок. Из репродукторов доносится голос Бахарева:
— Тревога! Метеоры на трассе корабля!..
Распахиваются двери, и вдоль тесного коридора бегут люди.
— Тревога! Метеоры на трассе корабля!..
Алимкулов первым подбегает к двери с табличкой «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПОСТ» и распахивает ее. Первый взгляд Алимкулов бросает на экран. В серебристо-черной бездне сияют два серпа — Земли и ее верного спутника Луны.
Второй взгляд Алимкулов бросает на световое табло.
Огонек ракеты по-прежнему медленно ползет среди звезд, словно нанизанный на линию трассы. Кажется, ничто не предвещает опасности. Но люди уже знают о ее приближении!
— Убрать ракету с пути метеорного роя! Убрать с трассы! — командует Бахарев, замерший посреди отсека главного пульта. — Федор Платоныч, приготовьте программу для работы двигателей!
— Слушаюсь, Алексей Павлович! — отзывается академик Забродин, и его пальцы мелькают над клавишами счетной машины.
Первый отзвук космической грозы появляется в виде сухого треска. Это первое столкновение с крупинкой космического вещества весом в тысячную долю грамма. Потом колючий звук повторяется… Еще удар.
— Ускорьте, голубчики, операцию! — тихо просит Бахарев.
Забродин сидит, как заложенные за спину руки Бахарева нервно сжимаются.
Звук трех ударов подряд!
— Насколько реальна опасность? — подступает к Градову Алимкулов.
— Если ракету догонит всего один метеорит весом в несколько граммов, она будет уничтожена! — отвечает Градов.
— Такой крупный метеорит может встретиться ракете не чаще одного раза в сто лет! — замечает Забродин.
— Но не обязательно в последний день столетия, — включается в разговор Бахарев. — Столкновение может произойти и в двадцатый и в любой другой день полета.
— К тому же мы врезались в самую гущу метеорного роя! — отзывается Градов. — Глядите!
Но большом экране зароились крошечные, разнокалиберные звездочки. Ну, точно пылинки в солнечном луче! Только эти пылинки пролетают мимо ракеты со скоростью ВОСЕМЬДЕСЯТ КИЛОМЕТРОВ В СЕКУНДУ! Грохот становится частым и беспорядочным.
— Иван Митрофаныч, что же двигатели?! — тревожно спрашивает Бахарев.
Резко и сразу к звуку ударов метеоритов присоединяется грохочущий гул. На экране видна кормовая часть ракеты. Из нее вырывается ослепительный сноп пламени. Он бьет не прямо назад, а немного вверх.
Все поворачивают головы в сторону табло.
Огонек ракеты начинает сползать с линии трассы. Он отдаляется от нее все скорее… скорее…
И в тот самый момент, когда улыбка облегчения готова затеплиться в уголках бахаревских губ, раздается самый сильный удар. Удар скрежещущий, гулкий!
Гаснет экран.
Гаснут контрольные глазки пульта.
Зловещая тишина. В полутьме неслышно дыхания людей.
Старый Бахарев шатается… хватается руками за грудь и, опускаясь прямо на пол, хрипло просит:
— Федор… там, в аптечке… на нижней полке…
К профессору кидаются три фигуры: Забродин, Градов и Алимкулов.
Они несут старого профессора по тесному коридору мимо двойного ряда дверей… Тупик. Здесь Градов нажимает в серой стене рычаг. Участок стены начинает опускаться вниз… Открывается ниша и дверь в ее глубине.
Под синим небом сверкают над облаками гигантские рефлекторы ЦСУ — Центральной станции управления. Гудят под ветром массивные фермы, вросшие в приземистое железобетонное основание… Вдруг участок стены начинает опускаться вниз…
Открывается ниша… дверь! Из двери Забродин, Градов и Алимкулов выносят Бахарева.
От приземлившегося невдалеке вертолета бегут Мажид Сармулатов и Дарья Матвеевна в белом халате.
Бахарев открывает глаза.
— Почему несете? — опрашивает он. — Не надо нести! Я сам…
Он опускает ноги на землю и действительно идет, поддерживаемый Градовым и Забродиным.
Когда старин видит бегущих навстречу Мажида и врача, он останавливается и, сжав лицо ладонями, задумывается…
— Что случилось?.. Куда вы меня?
— Немедленно вниз, в долину! — кричит Дарья Матвеевна. — Ему нельзя оставаться в горах! Я предупреждала!..
Оказывается, — об этом можно было догадаться и раньше — Центральная станция управления ракетой находится не в самой ракете, а на Земле.
Над облачным полем, кренясь прозрачной кабиной книзу, летит вертолет.
За рулями — Мажид Сармулатов.
Сзади над лежащим Бахаревым склоняется Дарья Матвеевна.
— Не очень резко, но вниз, вниз! — просит она пилота.
Мажид молча кивает, и вертолет погружается в туманное месиво облаков…
— Как вы смели?! Назад! В ЦСУ! — протестует Бахарев. — Мажид, вы слышите, что я приказал?!
— Среди больных приказываю я! — отвечает Дарья Матвеевна. — Вам нельзя оставаться в горах.
— Мне надо! Надо! Вы понимаете, что там происходит?! — разгневанно кричит старик.
— С вашим сердцем? С вашим давлением? Нельзя! Нельзя! Это очень трудно понять?!
— Мне надоело слушать одно и то же! — морщится Бахарев. — «Сердце — давление», «сердце — давление».
Разве не все равно, как называется болезнь, из-за которой вы можете не узнать об итоге экспедиции на Венеру? — с расстановкой спрашивает старая женщина, и Бахарев сразу никнет.
— Ну-ну, — бурчит он, — нечего пугать старика. Стариков утешать надо. Мне вредно волноваться…
Дарья Матвеевна кладет руку на лоб профессора.
— Алексей Павлович, — печально говорит она, — мы друг о друге знаем все. Я знаю, как ждешь ты посадки на Венеру…