Оказалось, что сражение уже началось: пешцы Владимира Мстиславича выступили из города и начали перестреливаться с наступающим противником. В этот момент Андрей Юрьевич вновь явил пример личной храбрости. Он замыслил с ходу ударить по лучанам («ткнути на пешие»), однако его братья — Ростислав, Борис и Мстислав — не поняли его замысла и не поддержали его. По словам летописца, их ввело в заблуждение то, что Андрей «не възволоче», то есть не развернул, свой стяг; Андрей, пишет благожелательно настроенный к нему автор летописи, «не величался», выезжая «на ратный чин», «но похвалы ищючи от единого Бога». Так, «пособием Божием, и силою хрестьною, и молитвою деда своего (Мономаха. — А.К.) въеха переже всих в противныя, и дружина его по нем ехаша, изломи Андреи копие свое в супротивне своем». Противник, не выдержав стремительного удара, бежал в город «по гребли» (оборонительному валу). Андрей один, оторвавшись от дружины, устремился за ним и оказался в окружении врагов. Из всей дружины его порыв поддержали только двое «менших детьских» (младших дружинников), бросившихся к нему на выручку. Во время этой лихой схватки конь Андрея был ранен двумя копьями, третье воткнулось в переднюю луку седла. «А с города, яко дождь, камение метаху на нь (на Андрея. — А.К.), един же от немчичь (немецких наемников, служивших Изяславу Мстиславичу. — А.К.), ведев и, хоте просунута рогатиною, но Бог сблюде». Князь Андрей уже готовился проститься с жизнью, однако сумел спастись; правда, один из «детских», защищая его, погиб. «И вынзе мечь свои, — пишет о князе Андрее летописец, — и призва на помочь собе святаго мученика Федора, и по вере его избави Бог и святыи Феодор без вреда». Израненный же конь, который вынес князя из схватки, умер. «Жалуя комоньства его», Андрей повелел похоронить коня на высоком берегу Стыри.
Этот подвиг князя Андрея был оценен современниками, почему и попал в летопись. «Отець же его Дюрги, стрыи Вячеслав и братия его вся радовахуся, видевше жива, и мужи отьни (отцовская дружина. — А.К.) похвалу ему даша велику, зане мужьскы створи паче бывших всих ту», — пишет летописец.
Началась осада Луцка, которая продолжалась три недели: «Стоящим же им около города, и не дадущим ни воды почерети», — свидетельствует летописец. Всего же войска простояли у города почти полтора месяца — шесть недель (очевидно, включая то время, в течение которого шли переговоры о мире). Отрезанные от воды лучане вместе со своим князем Владимиром Мстиславичем терпели крайнюю нужду. Однако именно их стойкость не дала возможности Юрию завершить поход победой и, можно сказать, спасла Изяслава Мстиславича.
Сам Изяслав, собрав войска, намеревался было выступить к Луцку на помощь брату, однако этого ему не позволил сделать князь Владимирко Галицкий. Он со своими полками вступил на территорию Волынского княжества и встал «на Полоной» — «межи Володимером (Волынским. — А. К.) и Луческом». При этом галицкий князь не начинал военных действий, не разорял чужой волости и вообще вел себя подчеркнуто миролюбиво, лишь преграждая путь Изяславу к Луцку («розъехае», по выражению летописца). Именно в связи с этими событиями автор Киевской летописи и дал восторженный отзыв о «добром князе Владимирке», который «братолюбием светяся»: «не хотя никому зла», он именно «того деля межи ими ста, хотя е уладити».
Изяславу Мстиславичу так и не удалось прорваться к Луцку. Пришлось обращаться к Владимирку — теперь уже его прося о посредничестве в переговорах с Юрием. «Уведи мя в любовь к строеви моему и своему свату Дюргеви, — с такими словами Изяслав послал к галицкому князю. — Яз в всем виноват перед Богом и пред ним».
Итак, Изяслав Мстиславич признавал себя виноватым перед дядей. Показательно, однако, что от «новгородских даней» он так и не отказался!
Владимирко охотно взял на себя роль миротворца и обратился к свату, «молящюся о Изяславе». Очевидно, полная победа Юрия и его утверждение на Волыни не входили в планы галицкого князя, который по-прежнему противился объединению Киева и Волыни в одних руках. Но Юрий на мир согласился не сразу. По летописи, его враждебность к племяннику разжигали все тот же злой «советник» Юрий Ярославич и старший сын Ростислав, Последний, очевидно, не мог простить Изяславу Мстиславичу обиду, которую тот нанес ему в Киеве, и превратился в его наиболее непримиримого врага.