Постояли, помолчали мужи и полезли вон по земляным ступенькам, как из земляной тюрьмы - поруба. Скучно бытовать в таком жилище, скудно.
В рубленых избах суздальцы жили побогаче, повеселее, но для Юрия не было здесь ничего интересного. Видел он такие избы. Будто из Ростова иль из Ярославля перенесли - всё было один к одному.
В единственную городскую церковь, конечно, заглянули. Изнутри она смотрелась ещё неприглядней. Стены закоптились до черноты. Щелястый пол вздрагивает под ногами, как живой, скрипит. Убранство иконостаса бедное, лики святых на иконах потемнели, едва различимыми стали.
Местному иерею отцу Фёдору, выбежавшему из алтаря благословить князя, Юрий сказал сочувственно:
Сам вижу, беден храм и ветх. Даст Бог, скоро всё переменится. Новый храм на этом святом месте будем ставить, каменный, со свинцовыми куполами, как в стольном Киеве. Молись за успех богоугодного дела, святой отец.
Священник качнулся — не то на колени хотел встать из благодарности, не то ноги не держали. Проворный Василий успел подскочить, бережно поддержал святого отца.
От порыжевшей, некогда чёрной рясы святого отца остро разило чесноком и ещё чем-то, тошнотворно сладким.
Возблагодарит тебя Бог, княже, за благое намерение! - неожиданно громко и басовито возгласил отец Фёдор.
Со скрипом приотворилась дверь бокового придела, выглянул дьякон - бородища кустистая, глаза заспанные, запухшие. Отец Фёдор гневно скосил глаза. Голова скрылась, дверь медленно-медленно притворилась, беззвучно, без прежнего скрипа.
Святой отец провожал князя до самой паперти и всё кланялся, кланялся, повторяя: «Благослови тебя Господь!», «Да не минет тебя милость Божия».
Возле паперти толпились люди. Хоть не в большом числе, но успели прихожане сбежаться к храму посмотреть на князя. На глазах у людей Юрий почтительно поцеловал жёлтую морщинистую руку священника, являя христианское смирение.
Толпа одобрительно загудела.
Подоспевшие дружинники оттеснили толпу, освобождая проход.
В боярские хоромы решили не заходить, хотя возле некоторых ворот уже поджидали князя хозяева с чадами и домочадцами, принаряженные и почтительные. Умоляли князя оказать честь — заглянуть хоть на минуту.
Но Юрий только приветливо улыбался боярам, проходя мимо, а наместник Ощера, приотстав, терпеливо объяснял, что князь не для гостевания в город вышел и что если у какого мужа на дворе остановится князь, то другим мужам в обиду будет, а если у всех побыть хоть недолго - дня не хватит...
На вал поднимались по земляным ступеням, как на крыльцо какое.
Землю для подсыпки вала суздальцы брали не от поля (вода ведь кругом!), а изнутри, из града. Потому опускался град в кольцо валов, как в огромную чашу, только высокие кровли хором да церковные купола поднимались вровень со стенами.
Неторопливо обошли стены. Заборола из составленных рядом заострённых брёвен от времени потемнели, но были ещё крепкими, через каждые пять шагов прорезаны бойницы-стрельницы для лучников. По мирному времени воев на стене не было, только на самом верху Ильинской башни, куда мужи вскарабкались по лёгкой приставной лестнице (предусмотрительно сделано — подними лестницу и никому не забраться наверх!), сидел на скамеечке сторожевой ратник. Железное било рядом висит, и деревянная колотушка при нём - в набат бить.
При виде начальных людей ратник вскочил, сдёрнул с головы колпак, склонился в поклоне. И ему приветливо улыбнулся Юрий, хотя сумрачно было на душе, не приглянулся ему град Суздаль.
Ильинская башня была накрыта кровлей, однако светло было здесь, бойницы широкие, как окна, весь город и округа через них видны.
Возле бойницы, обращённой к полю, Юрий и Ощера остановились (ратник упятился в дальний угол, чтобы не мешать беседе мужей).
На поле между рвом и речкой Гремячкой зелёными холмиками стояли жилища посадских людей, и было их много.