ивали назойливые видеокамеры, ветвистой тенью присутствовавшие в грудных клетках у некоторых горожан. Не помню, сколько дней я не спал со дня начала съёмок - да и негде было. Меня пустили на ночлег в бывшую киностудию, где на тот момент уже проживало два десятка человек - пять семей, оставшихся без жилья. Я не случайно здесь остановился: судьбы большинства здоровых, трудоспособных людей были отмечены клеймом насильственной смерти в ближайшие сутки. Желая уточнить увиденное, я повторно их продиагностировал - но на этот раз их будущее уже не было трагичным. В таких вопросах я не ошибаюсь - это могло значить лишь то, что моя роль в сюжете была найдена. Но я никого не предупредил об увиденном, потому что никогда не пользовался доверием в обществе. - Тебе жить надоело? - Подал голос Оператор. - Что мы здесь забыли?! - Ты сказал «мы»?.. Значит и ты где-то рядом? - Ответил я сквозь сон. Но выспаться мне не дали. Через час в здание ворвались вооружённые люди. Их мишенями были какие-то журналисты, но операция не увенчалась успехом: где-то в городе началась стрельба, и боевики быстро отступили, а часть их попала в окружение и окопалась в здании. Мирные граждане стали их заложниками. Меня разбудили сапогами и стали устанавливать мою личность с такой непримиримой ненавистью, будто это я был злодеем, а не они. Похоже, эти боевики экономили время: изначально было выдвинуто требование о выдаче им всех присутствующих журналистов. И, не желая воспринимать тот факт, что искомым людям посчастливилось не присутствовать среди поднятого дебоша, военные решили наказать их прямо или косвенно, вымещая свою досаду на ком могли, избивая и запугивая граждан. После нескольких таких допросов, их офицер заявил, что теперь они вынуждены «убирать» людей по одному, пока те не признаются... Хорошо бы принять лекарство. Конечно, совсем не трудно было распознать в этих боевиках героев фильма: в реальности такая абсурдная мотивация действий не постигалась бы с такой жестокостью. Безвольные и эгоцентричные, они даже не пытались осмыслить мотивацию своих ущербных действий. - Да кто бы ещё говорил. - Передразнивал мои мысли Оператор. - Ты слова то свои помнишь? И в самом деле: от недосыпания и побоев я никак не мог восстановить в памяти собственные реплики. Сознание вступало в силу очень медленно, всё ещё играя со мной в свои кинестетические игры. Но, не желая проверять, к чему ещё может привести невменяемость разошедшихся военных, я решил сымпровизировать и обратился к их главному: - Возможно, вы искали именно меня - я актёр, как и вы. Почему-то, моё утверждение ошарашило всех без исключения. Герой фильма обратился к непониманию, которое, вероятно, всегда служило ему веским аргументом в дискуссиях, и стальным голосом начал выяснять, в какой организации я состоял и над каким материалом работал. Естественно, моим долгом было подыграть ему на камеру. - Запись фильма невозможно получить в рамках его сюжета. Но, как действующий персонаж Вы определяете его развитие своим мастерством... - Выворачивай сумку! - разорялся он - где твоя аппаратура?! - Этот потерянный мир существует на перекрёстке холодных взглядов следящих устройств. Но их контрольный узел смотрит на наши роли из твоей покалеченной души... И опять сверкнуло перед глазами. На этот раз в ход пошли приклады и мне зачем-то разбили сустав руки. Боже мой! неужели я был единственным адекватным актёром в этом фильме? От боли я перестал слышать издёвки Оператора... и видеть Дублёра. «Второго дубля не будет!» - вдруг осенило меня. И тогда я применил то, чем является практическая сторона эмпатии: разделив душевные переживания пострадавших, передал собственную боль агрессорам... Храбрость этих бойцов сразу развеяло, едва они очутились в смоделированном для них пространстве. Из руин психологических защит в их исцелённой памяти вдруг восстали пережитые психические травмы и комплексы, слепые попытки их решения и до дикости нелепые последствия, проклятия пострадавших, разочарованные лица близких... Сознание человека направлено на сокрытие очевидной информации от его души, потакая животным инстинктам и препятствуя развитию. Но если передать нужную информацию непосредственно душе, то можно переписать сознание. За несколько секунд я попытался провести краткий курс терапии, которой успел обучиться у клинического психолога за последние пять лет. Придя в себя, военные бросились врассыпную, как дети. И, в ответ на их ошалелые взгляды, я подытожил: - Неосознанными действиями вам не раскрыть свои роли - вы только вредите другим актёрам. Вслед за этим, раздался оглушительный хлопок. От удара в живот я оказался на полу, кровь обильно лилась сквозь пальцы. Офицер боролся со своим непониманием привычным способом. Но я был сильнее, чем казался и научился быть выше чужой слабости. Опершись на здоровую руку, я опять поднялся, и опять моя боль ослепила боевиков. Эти высокомерные люди не способны были выдержать и доли тех чувств, которым подвергали других, и даже на пути отмщения предпочитали не воспринимать причиняемый ими вред, что делало их месть ненасытной. На этот раз я намеревался разбудить в них все те страдания, которые они причинили кому-либо в своих жизнях, чтобы сделать их такими же просветлёнными, как я сам. Но встроенное в моё солнечное сплетение видеоустройство неожиданно распустило щупальца - и предел моей выносливости начал снижаться... Всё плыло перед глазами. Военные лежали клубками на полу, обнимая руками головы. Их ауры пульсировали яркой болью. Кто-то что-то кричал. Только двое из них остались на ногах: офицер, чьё искупление «соскочило» на подчинённых и людей, склонившихся в лице его беспредела, и ещё одна актриса, сержант с ненавидящим взглядом и красивой, как крыло махаона, душой. Офицер обронил своё оружие - руки его заметно дрожали. - Убрать... Убить его... - невнятно сипел он. Но испуганные военные были небоеспособны. Они больше не желали ещё кому-то навредить, чтобы ещё больше не усугубить своё психическое состояние. - У нас был приказ брать живыми журналистов. - Осевшим голосом ответила актриса. - Ты что одурела?! Мы не застали здесь журналистов. Я приказываю... - Он о чём-то задумался. - Так. Убрать его отсюда, от греха подальше. Меня оттащили в подвал и бросили истекать кровью. Но, по крайней мере, все люди остались живы - значит, моя роль была сыграна достойно. И впервые за последние пять лет я попытался простить себе когда-то содеянное ради выживания... II Но этот иглокожий агент в моём солнечном сплетении, искажавший чувства и информацию, был определённо лишним. Я не верю в Рай или Ад, но одно было очевидно: душа не сможет покинуть плоть даже в посмертии, если не избавиться от беса. Мне нужна была помощь. И шёл я всю ночь по бессонным, объятым тревогой, улицам и, когда небо наполнилось глубоким сиянием, увидел купола православного храма, что возвышались над изувеченным городом. И я понял, что весь тот город уподобился судьбе самого Спасителя, распятого за принятые идеалы, и не найти мне святыни более сильной, чем это место. Когда колокольный бой огласил новый рассвет, тяжёлые створки двери распахнулись для прихожан. И, прикрывая рукой дырку от пули, я поднялся в просторное помещение. Свежий утренний воздух сменился ароматом пионов и ладана. В кристально чистом фоне выделялись только синеватые ауры иконописцев, исходящие от каждой реликвии. Здесь я почувствовал себя в безопасности, ведь в храме запрещены фото и видеозапись. Посетителей ещё не было, только седой священнослужитель ожидал около подставки со святым писанием. - Ты явился исповедаться? - спросил Батюшка. Я кивнул. Видеокамера в моей грудной клетке ожила и начала нервно шевелиться. - Мне не хватает сил пройти испытание. Никак не избавлюсь от беса. - Это не твоё испытание. - Строго ответил Батюшка - Ты не позволил другому человеку нести его крест. - Каюсь. Я счёл его слишком слабым и играю чужую роль в кино. - Твои святые покровители уже давно ждут тебя. Ты будешь избавлен от одержимости и принят ими. - Нет! Нет! Мне ещё рано умирать! Дайте мне больше времени - я почти у цели. - Не гневи Господа! - ответил Батюшка. - Время, отпущенное для прохождения твоего пути, истекло уже давно. Из-за этого душа твоя болеет - и восстановит её только покой и перерождение. Идём же, и не оглядывайся больше на мирские формальности! - Мне нужен ещё хотя бы час. Один земной час, чтобы завершить свою роль в последнем фильме... - Тебе даровано спасение, глупец! Но ты и сейчас можешь заслужить прощение своими деяниями. Избавься от одержимости, чтобы стать на путь искупления... Это будет стоить тебе жизни, ибо время твоё истекло, так или иначе, и в этом тленном мире не осталось ничего, что бы представляло для тебя ценность. - Да, в моей жизни совсем немного приятного: я оторванный от мира актёр без семьи и без возможности продолжить лечение. Пусть мой Режиссёр подлец, а Сценарист социопат, но никто не сказал, что мне не дано сыграть свою роль достойно. Я нужен зрителям и, по крайней мере, точно знаю, что мои ценности реальны, и не променяю их на благую неопределенность! С этими словами я схватил беса за тушку и хотел рывком выдернуть. Похожее на спрута, отродие выпустило шипы, расположенные вдоль каждого щупальца, с остервенением вцепившись в душу. Я свалился на пол и изо всех сил тянул из себя паразита. Звенящий крик моей души эхом прокат