ился по залу. Свечи на алтаре и подсвечниках разом вспыхнули и погасли. В моей голове звучали десятки голосов: самые разные сделки предлагались мне в унисон с угрозами и проклятиями. Затем, слышен был лишь, похожий на латынь, шёпот демона, когда его уродливое тельце стало поддаваться моим усилиям. И мой слух начал воспринимать молитвы Батюшки, его уверенный голос вселял веру, и фон в куполе храма наполнился белым сиянием - была открыта «вытяжка». Наконец, собрав все силы, я окончательно разворотил грудную клетку, и бесовское отродие поплыло предо мной в пространстве; помигав на прощание индикатором, оно «вознеслось» в чистилище... Ослепительным светом был охвачен весь зал. Заметив, что вокруг меня спускаются какие-то создания, я поднялся на колени и перекрестил свою разорванную душу. - Итак, твоё решение? - Услышал я голос Батюшки. - Простите меня... Я живой ещё... Вы обещали простить меня... Батюшка возложил руки мне на чело - и мои грехи были отпущены... И вот я опять лежал в подвале киностудии, где с ночи меня оставили умирать с пулевым ранением. Сильная боль не давала даже пошевелиться. Сердце колотилось непривычно быстро. Из-за слабости в висках трудно было собраться с мыслями. Поэтому я никак не мог понять, каким образом опять здесь оказался: видимо, просто эпизод сменился - в кино так бывает... Или, быть может, я отсюда никуда и не уходил? Проклятье! мне нужно принять лекарство... И всё-таки что-то кардинально переменилось во мне: стали различимы и другие психические процессы, кроме повседневной боли; в душе отзывался мой собственный страх, который тонул во всеобъемлющей ненависти; вместе с внутренним очищением как никогда обострилась интуиция. Теперь у меня появилось преимущество: больше не являясь субъектом слежек, я имел все шансы переписать окончание фильма. Утром ко мне спустилась сержант. Теперь я обратил внимание на то, что делало её ауру такой заметной. Отчаянно яркий алый стержень души, определяющий стремление к свободе, был прерван в шестнадцать лет из-за несчастливой личной жизни. Не найдя в себе сил пройти испытание, девушка всю жизнь наказывала тех, кому посчастливилось его избежать, компенсируя утраченную свободу вседозволенностью. Но даже сломленная, актриса была достойна восхищения: она ничем не подменяла подлинный смысл убийств и открыто признавала постоянную потребность в мести. И, поднявшись, я с новой силой взялся отыгрывать свои реплики: - За что ты мстишь чужому обществу, - спросил я, - вершишь чужие судьбы, не ведая их цену? За что ты расстреляла людей, чьи пути не способна принять? Зачем тебе роль в этой кошмарной баталии? Мы все здесь - люди потерянные, но у тебя даже сейчас есть будущее и возможность покинуть сюжет невредимой. Твою судимость сняли в связи с новым общественным положением, твоя дочка до сих пор помнит тебя и верит, что ты заберёшь её к себе. Остановись - и покинь это здание, сейчас или никогда. Решай. Актриса приблизилась ко мне и, осторожно положив руку мне на шею, произнесла: - Пульса нет. Этот юродивый отошёл к праотцам. И я выместил на ней всю свою обиду и боль. Героиня даже не успела пожалеть, что не владеет техникой астрального боя, когда её горящая душа вывалилась из плоти... В чужом теле было невероятно дискомфортно: ноги были как будто глиняные - я их даже не чувствовал, двигаясь по коридору, словно зомби. Из-за притуплённых анализаторов, единственным доступным чувством был растущий гнев раненной души. В подсознании актрисы на базе комплексов и нерешённых подростковых травм, были отработаны навыки убийства - так что в заключительном эпизоде каскадёр мне не понадобился. Я застал военных, когда они, игнорируя приказ, начинали курс лечения медицинским спиртом. Мне ли не знать, что делает восставшая совесть с грешным рассудком: эти несчастные надеялись лишь на тяжкую кару за свою слабость - они-то ещё не знали, что это помогает лишь ситуативно. Но жизнь по ту сторону экрана лишена латентных сантиментов - и роль брутального мстителя я сыграл не хуже прежней. Чужими онемевшими руками я поставил АК на «очередь» - и в этом фильме восторжествовало зло. Казалось, что сама атмосфера стремится испепелить меня, когда в ней сконцентрировались боль и агонии падающих людей. Впервые в жизни я осознал, что лишь эмпатийная личность способна получить удовлетворение от мести. Услышав стрельбу внутри здания, их офицер поспешно собирал какой-то видеоматериал, когда расплата настигла его в моём лице. - Сюжет близок к развязке. - Доложил я ему - Остались только Вы. - Что с твоим голосом? - Удивился офицер. - Эй, что за шутки?! Его взгляд упал на моё оружие. И тут я узнал его. Этот сухой голос не один год звучал в моей голове всякий раз, когда за мной устраивали слежку. Даже бес в его солнечном сплетении был той же породы, что и мой. - Я узнал тебя, Оператор, - был мой ответ - ты понесёшь искупление за незаконное видео... Где твоя аппаратура?! - Какое ещё видео? Что ты себе позволяешь, сержант?! Брось автомат! - Думаешь, если ты был по ту сторону объектива, то я не помню твоё лицо?! - У меня в глазах потемнело от ярости. - Разве я плохо играл свою роль? Я так старался, а вы бестактно избавились от меня! - Отставить! Сержант, отставить! - заладил офицер. - За что?! - Выкрикнул я - За что ты убил меня? Я пять лет прожил в том теле и так успел к нему привыкнуть! Побледневший каратель, кажется, начал понимать, о чём идёт речь, и ринулся на меня. Но он был отброшен продолжительной очередью и сполз по скользкой стене. Нет, я не убил его, просто вырезал из кадра. Затем, я бил его прикладом по лицу, пока оно не исчезло - и злобный взгляд объектива ушёл из моего сознания. А за моей спиной уже пробегали титры... * * * Когда я выпустил заложников, то был схвачен ополченцами. И тогда я признался во всём: рассказал, что военные действия начались ради одного лишь зрелищного фильма, предупредил, насколько опасной и безжалостной являлась съёмочная группа, составил фоторобот каждого выжившего актёра. Но, кажется, мне опять никто не поверил. Да и я, в конечном счёте, перестал видеть логику в действиях здоровых людей: после бесполезных допросов они просто отпустили меня! Так прошёл уже год без лечения. Но моя болезнь полностью миновала вместе с вылеченной одержимостью. Господь смилостивился надо мной, и общество забыло о моём недуге. Голоса в голове стихли - одержимые люди проходят мимо меня в молчании и их операторы больше не идентифицируют меня, как актёра их кинофильмов. Счастливая жизнь всегда полна забот: я работаю охранником в ночную смену, чтобы уделять больше времени дочке. Единственное, что до сих пор меня раздражает - трудно привыкнуть к своему новому телу. Впрочем, мне уже не одна сотня лет, и я не помню, кем была изначально...