Поликарпов, мгновенно протрезвев от страха и раболепия, расплылся в подобострастной улыбке. Он метнулся к верстаку, оттолкнув меня в сторону, и схватил фибулу.
— Вот, ваше сиятельство! — заискивающе провозгласил он, протягивая вещь князю. — Как велено было. Всю ночь трудился, не покладая рук, дабы угодить вашему вкусу.
Оболенский нехотя взял фибулу. Он держал ее двумя пальцами, словно боясь испачкаться. Но когда он поднес ее к глазам, скучающее выражение на его лице медленно начало меняться. Сначала на его губах застыла усмешка. Потом брови удивленно поползли вверх. Он повернул фибулу, рассматривая ее со всех сторон. Я видел, как его взгляд скользит по линиям, оценивая гравировку, контраст черни, качество полировки. Он был потрясен. Я это понял по тому, как он замер.
— Недурно, — произнес он и щелкнул застежкой. Раз. Другой. Его пальцы ощупывали микроскопический механизм, который я создал. Он снова посмотрел на фибулу, а затем перевел свой изучающий взгляд. Не на Поликарпова. На меня. Я стоял в тени, у дальней стены, опустив голову.
— Невероятно, — повторил он. — Особенно эта застежка. Я никогда не видел такого механизма. Остроумно и очень точно. Покажите мне, мастер, — обратился он к Поликарпову, но взгляда с меня не сводил, — на каком из ваших грубых инструментов вы смогли сделать такую пружину?
Это был точный, выверенный удар, вскрывающий ложь. Поликарпов застыл с открытым ртом. Его лицо, багровое от похмелья, начало покрываться белыми пятнами. Он бросил на меня затравленный, полный ненависти взгляд.
— Я… э-э-э… секрет мастерства, ваше сиятельство… — промямлил он. — Дедовский способ…
Оболенский криво усмехнулся. Он повернулся к Поликарпову уже без всякой иронии.
— Мастер, я хочу купить у тебя этого подмастерья.
Поликарпов опешил, а затем на его лице отразилась явная жадность. Видать, понял, что нашел золотую жилу.
— Да что вы, ваше сиятельство! — взвыл он. — Он же мне как сын! Мой ученик, моя надежда! Он не продается!
— Я вижу, как ты ценишь свою «надежду», — лениво протянул Оболенский. Он достал из кармана кошель. — Вот еще три рубля за заказ. А вот, — он высыпал на грязный верстак горсть серебряных монет, — сто рублей. За расторжение его ученического договора. Прямо сейчас. Бумаги оформим в Управе. Или… — он сделал паузу, — я могу прямо сейчас отправиться в ту же Управу и подать жалобу. На то, что ты, мастер Поликарпов, пытался выдать работу ученика за свою и обмануть меня, князя Оболенского. Подумай, что тебе выйдет дороже.
Поликарпов смотрел на серебро голодными глазами. Сто рублей! Это были огромные деньги, целое состояние, которое могло вытащить его из долговой ямы. Он колебался.
И тут я сделал свой ход. Я достал из-за пазухи тот самый маленький, идеальный слиток, который отлил несколько недель назад. Я молча протянул его князю.
— Ваше сиятельство, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все. — Эта вещь стоит не меньше пяти рублей. Это моя работа. Я готов отдать ее вам в качестве первого взноса за свою свободу.
Оболенский посмотрел на слиток, потом на меня. В его глазах промелькнуло удивление, смешанное с уважением. Он увидел перед собой человека, который сам платит за свою волю. Это решило дело.
— Договорились, — сказал он. — Сто рублей мастеру, а этот слиток… я учту.
Он повернулся ко мне.
— Собирай свои вещи. Точнее, инструменты, если есть. Больше тебе здесь ничего не принадлежит.
Я быстро собрал свой узелок. Поликарпов, бормоча проклятия, сгребал с верстака серебро. Я в последний раз оглядел этот грязный, вонючий сарай, который был моей тюрьмой. И шагнул за порог.
Дверь экипажа закрылась. Я остался один на один с этим могущественным, непредсказуемым аристократом.
Добби свободен!
Но что это была за свобода? Я только что стал должником князя. Мой талант был оценен, но тут же куплен. Я выиграл партию, правда теперь поле игры сменилось, а ставки выросли многократно.
— Итак, мастер… — начал Оболенский, вертя в руках фибулу. — Рассказывай. Кто ты такой на самом деле? И учти, я очень не люблю, когда мне лгут.
Друзья! Если вам понравилась эта история, то я буду счастлив вашим лайкам — ведь это говорит, что история про ювелира вам интересна. Моя мотивация прямо пропорциональна количеству лайков)
Глава 5
Сентябрь 1807 г.
Экипаж несся по улицам Петербурга, унося меня все дальше от грязного сарая Поликарпова. Вопрос Оболенского заставил нервничать. От моего ответа зависело многое. Любая сложная ложь была бы хрупкой. Человек вроде Оболенского мог проверить ее за пару недель. Значит, нужно было говорить правду. Но такую правду, которую он сможет и понять и принять.