Я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями.
— Я подмастерье Григорий. И Поликарпов, к несчастью, действительно мой дядя. Все, что вы знаете — правда. Но это не вся правда.
Я помолчал, обдумывая дальнейший диалог.
— Я не знаю, как это объяснить. У меня нет за плечами тайных учителей. Поликарпов пытался учить меня своему ремеслу, но… это не то. Я смотрю на камень и понимаю, как он устроен. Где нужно резать, а где он даст трещину. Я беру в руки металл и чувствую его… усталость. Это не объяснить словами. Это как у хорошего стрелка чувство дистанции или у музыканта — абсолютный слух. Оно просто есть.
Я посмотрел на Оболенского. На улице моросил мелкий дождь. Цокот копыт успокаивал.
— Для меня это просто способ работать. Но для таких, как мой дядя, это — непонятно. А все, чего они не понимают, их злит. Он избивал меня не за ошибки, а за то, что у меня получалось лучше, чем у него. Я пытался скрывать это, работать хуже, чем могу… но это противно натуре любого мастера.
Оболенский слушал внимательно, его лицо было непроницаемым. Он отложил фибулу и пристально посмотрел на меня.
— Занятно, — протянул он. — Природный талант, значит. Самородок. Мой знакомый утверждает, что лучший алмаз — тот, в котором нет никаких внутренних изъянов и напряжений. А ты говоришь, что «чувствуешь» их. Так кто из вас прав, мастер «самородок»?
Это была ловушка. Проверка. Он «прощупывал» меня. Куда уж тебе против шестидесятипятилетнего мастера ювелирного дела?
— Знакомый прав, ваше сиятельство. Идеальный алмаз — чистый. Да вот идеальных алмазов почти не существует. Мой талант не в том, чтобы видеть пустоту. А в том, чтобы видеть дефект и знать, как превратить его в достоинство. Как обойти напряжение при огранке, чтобы камень не раскололся. Или как использовать его, чтобы усилить игру света. Любой дурак может испортить хороший материал. И только мастер может сделать шедевр из того, что другой выбросит.
Оболенский несколько секунд молчал, а потом уголки его губ дрогнули в подобии усмешки.
— Ты не только мастер, ты еще и философ. Посмотрим, чего стоит твоя философия на деле.
Экипаж остановился у роскошного особняка на Миллионной улице. Мы вошли не с парадного входа. Меня провели через задний двор во флигель. Там, на втором этаже, мне выделили две комнаты. Первая — небольшая, но чистая спальня с кроватью и умывальником. Вторая, смежная с ней, — бывшая кладовая, просторная и светлая, с большим окном.
— Здесь будешь жить, — сказал Оболенский. — А это, — он указал на кладовую, — будет твоя мастерская. Завтра пришлют людей, скажешь им, какой нужен верстак и инструменты. Любые, какие пожелаешь.
Я посмотрел на окно. На нем были кованые решетки. Красивые, с витым узором, но тем не менее — решетки.
— От воров, — перехватил мой взгляд князь. — Талант вроде твоего нужно беречь.
Выход из комнат был один, и у него, сменив друг друга, постоянно дежурили двое гвардейцев-денщиков.
Даже так? Охрана? Или тюремщики?
Я остался один и подошел к окну. Вид был на внутренний, мощеный двор. Решетки. Гвардеец у двери. Мне дали не мастерскую. Оболенский не посадил меня на цепь. Он построил вокруг меня дворец и назвал это заботой. Я больше не был рабом Поликарпова. Теперь я был активом князя Оболенского. И он определенно собирался получить свои дивиденды.
Я не чувствовал ни радости, ни благодарности.
Утро следующего дня началось с визита моего нового «благодетеля». Оболенский вошел без стука, одетый в роскошный домашний халат из персидского шелка. В руках он держал небольшой ларец из палисандра. Он небрежно поставил его на единственный стол в моей комнате и откинул крышку.
— Ну что, самородок, — лениво протянул он. — Пора посмотреть, чего стоит твой «дар» на самом деле.
Он выложил на стол три предмета, каждый на отдельном кусочке бархата.
— Это из моей коллекции. Вещицы с историей. Скажи мне, что ты о них думаешь. Только без банальностей, которые я могу услышать от любого ростовщика с Невского. Расскажи мне то, чего не видят другие. Расскажи, что видишь ты.
Я подошел к столу. Это он меня так экзаменует что ли?
А ведь верно. И продумал, подобрал соответствующие вещицы, с заранее расставленными ловушками. Я это понял мгновенно, едва взглянув на предложенные предметы. Он не верил мне до конца и решил проверить. От результатов этой экспертизы зависело, стану ли я для него ценным мастером или просто забавной игрушкой.