Я медленно наклонил голову, соглашаясь. Выбора у меня не было. Я это прекрасно понимал.
— Вот и славно, — удовлетворенно сказал он. — А теперь… — он прошелся по комнате, и в его движениях появилась энергия, — первая настоящая работа.
Он подошел к тяжелой, окованной железом конторке, которая стояла в углу, достал массивный ключ и открыл ее. Внутри оказался встроенный сейф.
Вот уж азартный человек. Оставил меня ночевать в домике, где был сейф. Оболенский явно немного не в себе. Или это во мне старческое брюзжание говорит?
Повозившись с замком, князь извлек оттуда небольшой, но, судя по его усилиям, очень тяжелый ларец из темного дуба. Он поставил его на стол с глухим стуком.
— Это — подарок, который я должен преподнести на день рождения очень важной особе. Вдовствующей императрице Марии Фёдоровне.
При этих словах у меня внутри все перевернулось. Вдовствующая императрица. Мать правящего государя. Женщина, обладавшая колоссальным влиянием при дворе, известная своим безупречным, очень строгим вкусом, меценатством и благочестием. Это была аристократка до мозга костей, вершина аристократии.
Я предполагал, что попадая в прошлое, могу встретить знаменитостей, что-то вроде Жуковского или Гётте, но императорская семья?
Оболенский откинул крышку ларца.
Я ожидал увидеть что угодно: уникальный бриллиант, старинную парюру, драгоценную камею. Но то, что я увидел, не было похоже ни на что. Внутри, на черном бархате, лежал огромный, почти с мой кулак, кусок необработанного уральского малахита. Не отполированный, не ограненный, а дикий, первозданный камень, каким его извлекли из недр земли. Его поверхность была покрыта сложным, причудливым узором из концентрических кругов и завитков темно- и светло-зеленого цвета. Рядом с этим зеленым гигантом была рассыпана горсть мелких, неграненых уральских алмазов-«стекляшек».
Я смотрел на это, ничего не понимая. Это было не сырье для шедевра. Это было сырье для пресс-папье.
— Императрица, — словно читая мои мысли, пояснил Оболенский, — не любит показную роскошь. Презент с бриллиантами размером с голубиное яйцо ее не впечатлит, а скорее, разозлит. Она — немка по рождению, ценит искусство и… символы. Из этого, — он указал на содержимое ларца, — ты должен создать нечто, что поразит ее. Не ценой, а идеей. Не блеском, а смыслом. Это должен быть подарок-послание.
Он закрыл ларец.
— Это твой пропуск в высший свет. Или твой приговор. Если ей понравится — перед тобой откроются все двери. Если нет… — он не договорил, но я и так все понял. Провал означал бы, что он, князь Оболенский, осрамился перед всей императорской семьей. И виноват в этом буду я. Его разочарование будет явно страшнее гнева Поликарпова. Вот только почему я? Неужели у него нет денег на именитого мастера? Или я чего-то не знаю. Нужно собрать больше информации.
— У тебя месяц, — закончил он.
Оболенский ушел, оставив меня наедине с ларцом. Я сел за стол и снова открыл его. Я смотрел на этот дикий, необработанный кусок камня и горсть мутных алмазов. Оболенский бросил меня в воду, где плавают самые большие акулы Империи. Он требовал от меня чуда.
Заказ для самой Императрицы… Провал — это конец. Я осторожно коснулся пальцем холодного, шероховатого малахита, вглядываясь в его причудливые, зеленые узоры. Моя судьба теперь зависит не от того, насколько хорошо я умею резать и полировать. Она зависит от того, какую историю я смогу в этом камне прочесть и рассказать. Историю, достойную ушей и глаз той, что стоит за троном.
Но прежде чем думать об истории, нужно было решить чисто техническую задачу. Малахит — камень невероятно красивый, правда мягкий и хрупкий. Работать с ним — все равно что оперировать на живом сердце. Одно неверное движение резца, неверный удар — и уникальный узор рассыплется на куски. А эти алмазы… мутные, с дефектами. Чтобы заставить их сиять, потребуется гениальность огранщика. Задача была почти невыполнимой. И именно поэтому она зажигала во мне азарт. Оболенский думал, что бросил мне вызов. Он даже не представлял, что дал мне именно то, о чем я мечтал: «идеальные» материалы и невыполнимую задачу. А я собирался превзойти его самые смелые ожидания.
Глава 6
Интерлюдия.
Александро-Невская лавра, сентябрь 1807 г.
— Ты пришел не за благословением, Петр.
Архимандрит Феофилакт отложил гусиное перо, которым выводил ровную строку в толстой книге учета пожертвований. Он аккуратно посыпал свежие чернила песком из тяжелой бронзовой песочницы, сдул лишнее и только тогда поднял свои пронзительные, не по-старчески ясные глаза на племянника. Воздух в его келье, казалось, давил на плечи князя Оболенского, хотя тот и предусмотрительно сменил свой блестящий гвардейский мундир на строгий темный сюртук.