Он остановился в нескольких шагах и склонился в глубоком поклоне.
— Вы утомили меня, князь, — тихо произнесла императрица. Улыбка застыла на лице Оболенского. — Я весь вечер допрашивала наших ювелиров и выслушивала нелепые сплетни. Вы затеяли интригу в моем собственном дворце. А я не люблю интриг, Петр Николаевич.
Она намеренно обратилась к нему по имени-отчеству, эта официальная нота мгновенно сменила регистр их общения, превратив светский разговор в допрос.
Оболенский сначала растерялся, но тут же взял себя в руки. Его план был прост: сохранить тайну, а значит, и полный контроль над своим бесценным гением.
— Простите мою дерзость, Ваше Величество, — ответил он, осторожно взвешивая каждое слово. — Мастер — человек нелюдимый, чуждый суете света. Он просил меня не называть его имени. Я лишь исполняю его просьбу.
Мария Фёдоровна посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, от которого князь едва заметно поежился.
— Просьбы — это прекрасно, князь, — произнесла она еще тише. — Но есть и приказы. Наши ювелиры, — она сделала едва заметное движение головой в сторону Дюваля, — пытаются убедить меня, что эта вещь — работа какого-то хитрого механизма. Придворные говорят что ее создал колдун. Я хочу прекратить этот вздор. Я хочу взглянуть в глаза тому, кто сумел понять и мой вкус, и мою душу.
Она сделала паузу.
— Ваши отговорки неуместны. Я — Императрица. И я желаю видеть этого человека.
Ее голос не повысился ни на тон, но в нем прозвучала абсолютная, не знающая препятствий воля. Она смотрела куда-то сквозь него, словно ее решение уже было принято и обжалованию не подлежало.
— Завтра. Привезите вашего мастера ко мне в кабинет. На утренний кофе. Я буду ждать его. Наедине.
У Оболенского на миг перехватило дыхание. Внутри взорвался бесшумный фейерверк триумфа: сработало! План удался, он превзошел все ожидания. Она, нарушая все мыслимые церемонии, потребовала личной встречи с безродным мастером. Оглушительная победа!
Правда восторг тут же сменился ужасом, когда перед его мысленным взором встала эта сцена: вдовствующая императрица, женщина железной воли, — и его Григорий, странный, не по годам серьезный юноша с пронзительным взглядом. Юноша, который не гнет спину и не умеет льстить. Гений. Дикарь. Что он ей скажет? Как он себя поведет? Что, если в своей прямолинейности ляпнет нечто такое, что в одночасье превратит этот триумф в катастрофу? Сердце князя зачастило.
Все эти мысли пронеслись в его голове за одно мгновение. Внешне он оставался спокоен.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество.
Он совершил еще один глубокий поклон и выпрямился с безупречной маской триумфатора на лице. Толпа, выдохнув, снова зашумела, спеша поздравить победителя. Но никто не видел, как в глубине его глаз, за блеском успеха, притаилась тревога. Он затеял эту игру, чтобы укрепить свои позиции при дворе. А вместо этого, кажется, поставил на кон все, что у него было. И теперь ее исход не зависел от него. Все в руках мальчишки-сироты.
Конец интерлюдии.
Глава 13
Утро было мрачным. Сидя на краю верстака, я тупо смотрел на тяжелый кожаный кошель, брошенный вчера Оболенским. Мой гонорар, первая настоящая зарплата в этом мире.
Я развязал шнурок, на столешницу с музыкальным перезвоном покатилась горсть золота. Империалы. Взяв в руку один — тяжелый, теплый, с четким профилем какого-то молодого императора, — я вдруг ощутил нечто настоящее. В прошлой жизни я держал в руках камни дороже целого дворца, однако то были абстракции, цифры на бумаге. А это — концентрированная, осязаемая власть.
Отдохнувший за пару часов тяжелого сна мозг эксперта-геммолога тут же включился в работу. Я рассыпал монеты: пятьдесят штук. Взвесил на аптекарских весах: каждый империал чуть больше двенадцати граммов. Прикинул на глаз пробу — девятисотая, не меньше. Чистое золото, отличная чеканка. Товар, а не деньги.
Так, стоп. Что на это можно купить? В голове лихорадочно замелькали обрывки сведений из памяти предыдущего владельца тела. Золотой империал — десять рублей ассигнациями, местной бумажной валютой, которая постоянно дешевела. Корова — десять. Добротный дом на окраине — сотня. А у меня здесь пятьсот золотых. Пять тысяч ассигнациями… Черт возьми, да на это можно купить небольшую деревню с мужиками в придачу. Или спустить за один вечер в Английском клубе, как это, без сомнения, сделал бы мой «благодетель» Оболенский.
Глядя на золото, я ощущал странный, почти шизофренический разлад. С одной стороны — богатство, какое бедному сироте Гришке и не снилось. С другой — беспомощность, какой никогда не знал Анатолий Звягинцев. Я сидел на горе золота, как дикарь, нашедший ящик с микросхемами: ценность понимал, но куда их припаять — без понятия. Сколько стоит хороший штихель? Фунт чистой меди? Аренда угла в приличном месте? Без этих базовых знаний мое сокровище было просто кучкой блестящего металла.