Подрядчик смотрел на мои правки, и его бородатое лицо медленно наливалось кровью.
— Да это ж против всякого понятия! — взревел он. — А коли свалится все? Я за такое не подряжусь, чтоб потом позор на мою седую голову пал!
— Свалится, — усмехнулся я. — Не свалится, если голова на плечах есть, а не только желание карман набить. Вот, — я ткнул пальцем в итоговую цифру, уменьшившуюся почти на треть. — Новая цена. Либо так, либо ищите другого, кто позволит себя обдирать.
Он выхватил у меня из рук испоганенный лист, недовольно глядя то на меня, то на список. На его физиономии проявлялось неохотное признание моей правоты.
— Быть по-вашему, — процедил он сквозь зубы. — Только ежели потолок на голову вашим мастерам падет, меня не поминайте лихом.
С этого дня что-то измеилось. Я научился говорить на их языке: торговался за каждую партию гвоздей, лично проверял качество каждой доски, выгонял с площадки пьяных. Инженер-творец во мне умирал, уступая место злому, прижимистому прорабу.
А что делать? Деньги ведь не бесконечные. Каждый вечер, склоняясь над приходно-расходной книгой, я видел, как очередной потраченный рубль сочится из меня каплей крови. Я строил свою мечту, но с каждым днем все яснее становилось, что я могу не достроить, хотя изначально тот же Архип уверял, что уложится в бюджет, а там — то это подорожало, то сё.
Холодный ветерок просачивался в недостроенное здание сквозь щели в оконных рамах, принося с собой запахи невской воды. Снаружи жил своей жизнью проспект, но сюда, на второй этаж, его шум доносился глухо, словно из другого мира. Здесь, в моей будущей лаборатории, пахло иначе — свежей сосновой стружкой и остывающим углем.
При свете двух оплывших огарков, бросавших на стены дрожащие тени, я склонился над чертежами. На бумаге была уже механика. Зубчатые колеса, рычаги, винтовые передачи — рождался скелет моего будущего производства. Я проектировал станки, стоимость постройки которых пока не способен оплатить. Еще и императрица не подает вестей, а ведь обещала документы, чтобы лучше понять психотип императора.
Я откинулся на спинку грубо сколоченного стула — затекшая спина отозвалась протестующим хрустом. В углу, свернувшись на охапке стружки, спал Прошка. У двери, как часть интерьера, застыли мои «ангелы-хранители» Федот и Гаврила. На краю стола лежала засаленная приходно-расходная книга, и ее итог был прост: горстка золотых на дне кошеля. Вот и все, что отделяло меня от полного краха. Еще неделя, может, две — и эта стройка повторит судьбу предыдущего хозяина. Можно было обратиться к Оболенскому, чтобы он подогнал клиента, либо ему самому что-то сделать, но я оставил это на крайний случай. Чуть урежу свои аппетиты, сделаю проще, а красоту наведу позднее.
А ведь я еще не касался вопросов материалов для ювелирного дела. Я непроизвольно схватился за голову.
Тишину нарушил властный стук от парадной двери. Так стучат те, для кого любая дверь является временным препятствием. Прошка вскочил как ошпаренный. Гвардейцы переглянулись, их руки привычно легли на эфесы.
— Кого там еще несет в такую пору? — проворчал Федот, тяжело топая к лестнице.
Я замер, прислушиваясь. Через минуту на лестнице послышались быстрые шаги, и в дверном проеме появился Федот с лицом, выражавшим крайнюю степень замешательства.
— Барин… Там от Ее Величества. Карета.
Дождался все же. Она не забыла.
— Проводи сюда, — приказал я, торопливо вставая и пытаясь придать себе вид, достойный императорского посланника.
Гость казался пришельцем из иного, упорядоченного мира. Сухопарый господин в безупречном черном фраке, с лицом, на котором не отражалось ровным счетом ничего. Его быстрый взгляд скользнул по убогой обстановке: по огаркам свечей, по моим измазанным углем пальцам. Взгляд оценщика. За ним бесшумно следовал лакей в ливрее, державший в руках окованный железом ларец.
— Мастер Григорий, полагаю? — голос его был под стать внешности: безжизненный.
— К вашим услугам, — я слегка поклонился.
— Мое имя Лопухин. Я статс-секретарь Ее Императорского Величества. Прибыл по ее поручению.
Он кивнул лакею. Тот подошел, поставил ларец на единственный свободный угол стола и тут же испарился, словно его и не было.
— Ее Величество осведомлена о ваших трудах по обустройству мастерской, — продолжил Лопухин. — Она также понимает, что столь благое начинание требует немалых средств, коими вы, по некоторым сведениям, стеснены.
Он говорил так, будто зачитывал меморандум. Нужно научить это тело держать себя в руках, так как мне кажется на щеках пролезла краснота.