Теоретически, я мог спроектировать все до последнего винтика, выплавить идеальный сплав для гребенок, изготовить на своих станках самые сложные узлы. Однако я — ювелир. Материаловед. Я провел одну гениальную «операцию», но никогда не строил живой организм с нуля. Существовали тысячи нюансов, которые познаются только опытом: секреты подбора и сушки дерева для корпуса, хитрости нарезки зубьев на шестернях, таинство настройки звука, когда малейший сдвиг язычка меняет все. На то, чтобы постичь это методом проб и ошибок, уйдут годы, которых у меня не было.
Нужен был соавтор. Практик. Гений механики этого времени, чьи руки помнили то, чего не знали мои. Простой исполнитель не справится.
И тут у меня родилась гениальная мысль.
Кулибин.
Глава 27
Скрип рессор на ухабах Галерной отдавался где-то в затылке. Я откинулся на жесткую, холодную кожу сиденья и прикрыл глаза. Воздух в карете был спертым, пропитанным запахом увядших фиалок и ее духов — тонкий, лживый аромат, от которого першило в горле. Внутри не было ни триумфа, ни злости — просто усталость, как после многочасовой полировки упрямого камня, и гадкий привкус во рту, будто на язык попала капля царской водки.
Я поймал ее. Загнал в угол. И что с того? Эта маленькая победа не принесла ничего, кроме ясного понимания: я сунул руку в банку с пауками. И теперь нужно было эту руку как можно скорее выдернуть, пока не укусили.
Когда карета, прошуршав по гравию, замерла у ворот моего недостроенного чудовища на Невском, я выдохнул с облегчением. Здесь пахло по-настоящему: острой, щелочной пылью сырой извести и густой смолой свежих досок. Запах созидания. Запах стройки. Гаврила распахнул дверцу, и я, не дожидаясь помощи, шагнул в свой мир, где все было честно, грубо и подчинялось законам физики, а не придворному этикету.
В моей временной конторе, в пляшущем свете одинокого огарка, меня ждала Варвара Павловна. Перед ней, как вражеские знамена, лежала на столе стопка счетов. При моем появлении она подняла уставшие серые глаза, и в них был единственный вопрос, который она не решалась задать вслух.
— Плохо кончилось, Григорий Пантелеич? — ее голос был тих, эдакая деловая готовность к худшему.
— Скорее, вовремя, — бросил я, сбрасывая тяжелый сюртук на грубо сколоченную лавку. Налил себе в кружку остывшего чая из чайника. Горькая, холодная жижа обожгла горло, проясняя мысли. — С Галерной — отбой.
Ее плечи опустились, будто с них сняли невидимый груз.
— Не жалейте, Варвара Павловна, — я потер виски, пытаясь унять ноющую боль. — За красивым фасадом там интрига, в которую нам с вами лучше не встревать. Поверьте, тот дом принес бы одни только беды. Мы бы там все потеряли.
Она ничего не ответила, плотнее сжала губы и склонила голову, пряча взгляд.
— Ищите дальше, — Я смотрел на карту Петербурга, приколотую к стене. — Только теперь — не в центре. К черту все эти набережные. Подальше от двора. Мне нужно место, где можно будет жить, а со временем построить… настоящую фабрику. Свой причал, наверное. Значит участок у воды нужен. Думайте наперед. Нам нужно пространство.
Она подняла на меня удивленный взгляд. Фабрика? Причал? Я видел ее смятение, но остановиться уже не мог. Идея уже пустила корни.
Когда Варвара, сделав пометку в своей неизменной книге, уже поднялась, чтобы уйти, я остановил ее.
— И еще одно. Очень… деликатное.
Она замерла у двери, ее силуэт застыл на фоне темного коридора. Тишина в комнате стала густой. С улицы донесся далекий крик ночного сторожа: «Слу-у-ушай!».
— Мне нужно все, что вы сможете найти об одном человеке. Иван Петрович Кулибин.
Я произнес это имя почти шепотом, словно боясь спугнуть призрак. В моей прошлой жизни это была легенда. А здесь? Кто он сейчас? Забытый гений? Опустившийся старик?
— Где он, чем дышит, в каком он положении, — я смотрел на нее, пытаясь передать всю важность этой затеи. — Мне нужны факты. Но — предельно осторожно. Никто, вы слышите, — я понизил голос, — никто не должен знать, что я им интересуюсь. Наймите людей, заплатите втрое. Мне нужен результат как можно скорее.