Мины прилетали, рвались, не густо и не редко, как в начале обстрела, словно немцы предупреждали. Словно не советовали русским…
Капитан Веригин отдал последние распоряжения и теперь старался ни о чем не думать, потому что исправить что-нибудь, переиначить было уже некогда. Взглядывал на часы… Стрелок почти не видно. Время приблизилось к черте и замерло, остановилось. Решил, что возьмет в зубы свисток с первым пушечным выстрелом. С первым залпом. Батарею подтянули к соседнему дому. А почему не взять свисток вот сейчас?
Агарков легонько толкнул в бок:
— Под ложечкой ноет. А вы как, ничего?
Капитан Веригин оглянул черное помещение. Но людей не увидел. Только оконные проемы. Знал: солдаты изготовились, спешат, торопятся докурить. Сказал:
— Передай всем: командир батальона отходить не будет.
Рядом саданула батарея. Залп ударил, шибанул, будто с размаху. Веригин почувствовал свои зубы — так сильно стиснул свисток, шершавень пистолета в руке, туго затянутый ремень и тесный левый сапог… Он вдруг ощутил каждую жилочку, остренькую боль в незажившей ране на груди и тошноту под горлом…
Сердце не билось. Оно шевелилось, замедленно, тупо… Дыхание оборвалось. И снова — боль в зубах: свисток! Но сам Андрей не услышал. Только разумом, сознанием дошел, что сигнал — есть. И, уж прыгая в оконный проем, для верности, а скорее, для бодрости крикнул врастяжку, подал привычную команду:
— Впере-ед!..
Холодно, трезво напомнил, приказал самому себе: «Командир батальона отходить не будет».
Вперед!
Черный асфальт под ногами, серая круговина фонтана, за ним вокзал. Сейчас он выглядел высоким, большим, точно гора. И неприступным… Что может сделать батарея? Три залпа… С третьим залпом должны быть у стен. Всего сто метров.
«Командир батальона отходить не будет».
Не будет!
Вон убитый, вон еще… Лежат густо, лежат неловко… Сколько видел Андрей, убитые почти всегда лежат неловко. Может, потому, что неловко, нескладно прожили жизнь? А смерть подкараулила, схватила и всем показала…
Сейчас, в горячечные минуты атаки, капитан Веригин решил, что смерть положит его как надо. И все увидят: он честно прожил и честно умер.
От головы к ногам метнулось прохладное, легкое. Андрей увидел цвет этой легкости: голубое и текучее, словно быстрая горная вода.
Фонтан…
Неудержимо потянуло в сторону, под защиту каменного бордюра. Сейчас немцы откроют огонь. Третий залп… И немцы откроют огонь… Фонтан. Быстрее…
Фонтан был не только защитой, но и препятствием, задержкой. Капитану Веригину хотелось лечь. Он ляжет, упадет и останется жив. Спрячется и будет жить…
Спрятаться?
Сзади, за спиной, ударила батарея. Капитан Веригин услышал каждый выстрел в отдельности, показалось — увидел, как дернулись стволы и как упала, тупо дрынкнула стреляная гильза. Услышал тугой и короткий высвист над головой, всем телом почувствовал удар снаряда в каменную стену…
Почему три залпа? Только три…
Словно в угон жиганули пулеметы.
Фонтан… Где фонтан? Но его уже нет, впереди ровно и чисто. Как подметено. Искряная метель несется навстречу.
Площадь. Асфальт. И стена — вот она. Вот!..
Справа, слева увидел своих солдат, увидел, как один остановился, вскинул руки, упал… Кто-то опередил Веригина, бежал разгонисто и легко, сыпал из автомата. Но вдруг упал. И еще один упал…
Бежали, падали. Точно тут, в двадцати метрах от вокзальных стен, проходила смертельная черта.
Капитан Веригин с разбега лег, клюнул краем каски в камень, тоскливо подумал: «Порежут гады, не дойдем…» И еще подумал: «Поглядел бы командир дивизии…»
Зачем он об этом подумал? Может, вспомнил, что впервые встретились вот на этом месте…
Из души рвануло болью: поглядел бы, как идет в атаку его пехота.
Полковник Добрынин все видел. Но помочь не мог. Почти физически ощутил, что ни сам он, ни Жердин ничего не могут… Только Веригин.
Сможет иль не сможет?
Зачем-то, совсем некстати, вспомнил: март, Привокзальная площадь, армянин возле ящика со шнурками, серьезный гудок «Володарского»… И молодой лейтенант… Веригин.
А теперь — вон, Веригин лежит под немецкими пулеметами. Отступать, отходить некуда.
Полковник Добрынин видел всю площадь, видел проломы в каменных стенах вокзала, поблекшие трассы…
Сорвал с себя автомат.
Кто-то крепко взял его за руку. В самое ухо сказали спокойно:
— Отставить.
А, комиссар… Забелин. Спокойный, ученый. Умный такой, интеллигентный.