Бронебойщик Лихарев хахакнул:
— Мы их вылечим…
Через площадь связисты бегом тянули провод, из-за Волги стала бить корпусная артиллерия, а в мутном, подснеженном небе грузно проплыли «петляковы», свалились в пике за железнодорожным полотном. Снаряды рвались в немецкой обороне, за ближними домами, со стенок окопа текла примороженная земля.
Капитан Веригин чему-то засмеялся. Тихо и жестко. Словно заклацал зубами.
Он еще ничего не знал. Он только чуял солдатским привычным нюхом…
Крутнул головой, крикнул:
— Агарков, вперед! Двухэтажный дом — видишь? Вперед!
Там, впереди, сыпали автоматы. На минуту затихало, и вновь поднималась бешеная стрельба. Потом стали рваться гранаты, лейтенант Агарков увидел черные дымки.
Пришла нелепая мысль, что немцы убивают друг друга.
Пхнули в бок, щека к щеке прилип Шорин:
— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант…
— Ну? — нетерпеливо огрызнулся Агарков.
— Там наши. Коблов и Анисимов. Товарищ лейтенант!..
Агарков широко махнул рукой. И еще махнул…
Вперед!
Солдаты поползли. Вскочили, сделали короткую перебежку…
Связисты дотянули провод, скатились в траншею. Полковник Добрынин говорил в телефонную трубку отрывисто, четко:
— Весь полк — вперед! Да, да!.. Весь полк!
Крутой ответил коротко:
— Слушаюсь!
— И еще… Ты меня слышишь? Предстоит праздничный ужин. Командующий презентовал бутылку коньяку. Грузинский, марочный.
«Это что, новое назначение? — подумал Крутой. Но тут же отбросил эту мысль: — Нет. Солдаты вон повеселели».
Еще никто ничего не знал. Но все догадывались.
И генерал Паулюс не знал…
Долгая ноябрьская ночь подходила к концу. Как и с вечера, дул пронзительный ветер, летел снег за окном…
Станица Голубинская спала.
Только командующий не спал. Словно предчувствовал, ждал… Слушал посвист ветра, чей-то невнятный голос в печной трубе… Печь была русская и голос русский. Все кругом русское… Непонятное, страшное.
Бормотание, уханье в печной трубе становилось громче, на чердаке скрипнуло, генералу померещилось — под тяжелым шагом…
Страшное подступало. И когда раздался телефонный звонок, когда услышал голос генерала Штрекера, командира одиннадцатого армейского корпуса, понял: началось.
— После длительной артиллерийской подготовки русские перешли в наступление! Правый фланг третьей румынской армии юго-западнее Клетской прорван. Русские танки идут на Селиваново. Четвертый румынский корпус разгромлен!..
Генерал Штрекер торопился. Он глотал слова…
Начальник штаба армии генерал Шмидт докладывал о возможных контрмерах. Торопился, недоговаривал. Задергал подбородком — потянул шею из тугого воротника. Словно его душило.
Командующий понимал, что торопиться бесполезно.
За окном ветер завыл пронзительно, тягуче, ударил в запушенные стекла, потом налетел с другой стороны…
В сопровождении адъютанта Паулюс вышел. Ледяной ветер ожег руки и лицо, отмахнул полу шипели…
Ночь еще не растаяла, не ушла, рядом гудели автомобильные моторы, кто-то кричал, звал фельдфебеля Шульца. Буранную наволочь разорвало, проглянули звезды, померкшие, стылые… Генерал Паулюс стоял неподвижно, то ли слушал вьюгу, то ли отыскивал что-то в ненастном небе… Сказал негромко:
— Южный крест… Вот он!
Адъютант испуганно оглянулся кругом:
— Господин генерал, вы о чем? Созвездие Южный Крест отсюда не видно.
Паулюс переступил, повернулся к ветру спиной:
— Просто я вспомнил генерала фон Виттерсгейма…
Ветер крикнул пронзительное, жуткое: «Ди Нидерлаге!.. (Поражение!)»
У генерала перехватило дыхание.
«Волен зи ни-ихьтс?.. (Вы не хотите?)»
И опять:
«Ни-ихьтс!..»
Генерал Паулюс не хотел. Но поделать ничего уже не мог…
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Русские снаряды ломали немецкую передовую. Земля вскидывалась, словно вставала на дыбы, и не успевала упасть… Взлетали кверху железные балки и бревна, обломки машин, сапоги и каски. Живые солдаты выбирались, выползали из-под обломков, из-под завалов оглушенные и полусумасшедшие, ползли неизвестно куда — только бы дальше…
С плацдарма на западном берегу Дона у Серафимовича и станицы Клетской советские армии Юго-Западного и Донского фронтов перешли в контрнаступление.
Телефонные донесения были паническими, командиры умоляли и требовали. Связь постоянно рвалась, эфир полнился голосами немцев и румын. Но штабная машина работала отлаженно, исправно, принимались решительные контрмеры: сорок восьмой танковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Гейма выдвигался из резерва, а четырнадцатый танковый корпус готовился выйти из города, чтобы ударить во фланг русского прорыва. Боевые действия штурмовых групп в городе прекращались, срочно создавался армейский резерв.