— Я сожалею, что приказ лишает меня возможности бороться в Сталинграде до конца.
По лицу мимолетной тенью шатнулся испуг. Может быть, генералу Готу сделалось нехорошо от собственной лжи… Кажется, Паулюс так и понял. Однако не упрекнул, сказал негромко:
— По всей вероятности, вас ждет еще более серьезное дело. Я желаю вам успехов.
И протянул руку. Прощался, не задерживал.
Уже в самолете, когда позади остались и Нижне-Чирская, и Дон, Паулюс горестно усмехнулся самому себе: «К Жердину в руки…»
ГЛАВА 2
От орудийных сполохов ночное небо над Сталинградом поднималось и падало, словно кто-то огромный, страшный вскинется вдруг, озарит черные камни и белый снег, тяжело, предсмертно охнет, потом свалится, рухнет, бездыханно смолкнет. Тогда становится слышно, как идет, шурхатит по Волге шуга, с громовым треском ломаются, рушатся льдины. Волга шевелилась, двигалась медленно и трудно, словно горбилась, волоча на себе неподъемную тяжесть. Левый берег пропадал, тонул в ночной невиди, и, лишь когда взрыгивали, надсадно гаркали двухсотмиллиметровые, шалая вспышка обозначала пойменный лес, далекий, черный, недоступный. Снаряды тяжело несли смертный приговор, падали в развалины. Взлетал огонь, и небо испуганно шарахалось прочь, звезды пропадали, как будто прижмуривались, чтоб только не видеть… Пулеметы с обеих сторон сшибались в озлобленной схватке, точно впивались в горло железными зубами; начинали сыпать автоматы, из оконных проемов, из бомбовых воронок, казалось, из-под земли выскакивали солдаты, молча, без крика бросались на выстрелы. Пропадали и снова появлялись. Потом все затихало, как будто и русские, и немцы прислушивались, старались уловить звуки большого, нездешнего сражения.
Время близилось к рассвету, в штабе армии не смыкали глаз. Генерал Жердин нетерпеливо мерял шагами просторное помещение, то и дело взглядывал на часы. На нем все та же меховая безрукавка, все те же крепкие юфтевые сапоги, и нижняя челюсть нет-нет да шевельнется, точно пробуя, не слабее ли стала, и тяжелый подбородок устремлен вперед, и хрящеватый с горбинкой нос… Выправкой, походкой, лицом генерал Жердин нисколько не изменился. И под Харьковом, и в Сталинграде, на последних метрах волжского берега, он был одинаково суровым, твердым и решительным, в голосе никогда не было мягких интонаций; Суровцев ни разу не видел, чтобы Жердин улыбнулся. Даже теперь, когда наметился великий перелом — именно то, о чем думали, мечтали во время отступления, — генерал Жердин не сделался ни мягче, ни добрее. Хоть и выстояли в развалинах Сталинграда, окружили немцев, ни трудностей, ни крови не убавилось. Война была впереди, ласковые, добрые слова не шли, не приходили.
А Суровцев, сам?..
Полковник сидел за столом маленький, сухонький, утомленный. Он тоже был таким, как всегда. Утром девятнадцатого началось контрнаступление, возможность которого он предполагал еще в августе. Но Суровцев не позволил себе ни обрадоваться, ни обольститься преждевременной надеждой. Пожалуй, почувствовал удовлетворение профессионального военного, что в своем анализе, в своей оценке хода военных событий и своих выводах не ошибся. Но радоваться было рано.
Кажется, никогда еще Суровцев не думал, не размышлял над картой так напряженно, как сейчас. Хотел понять, предугадать, как поведет себя противник. В общих чертах знал, почти наверное, что́ предпримут войска Донского и Юго-Западного фронтов, он хорошо понимал свою задачу. Но все будет зависеть от того, как поведут себя немцы. Полковник Суровцев прикидывал в уме возможные варианты, и все они складывались не в пользу противника. Одни решения представлялись вполне обоснованными, логичными, разумными чисто с военной точки зрения, но политически нежелательными, даже опасными; другие решения можно было оправдать лишь политикой, с военной же точки зрения они представлялись не только неоправданными, но даже безграмотными. Ставя себя в положение немецкого военачальника, не находил ничего, что могло бы выправить положение на южном участке фронта.
Как оценивает обстановку гитлеровское командование?
Ровно в полночь была перехвачена радиошифровка Паулюса в Берлин, сейчас ждали дешифровщиков. Заходил и снова уходил начальник разведотдела, молодой статный подполковник, насупленный, озабоченный. Генерал Жердин спрашивал:
— Ну?..
Подполковник тянул руки по швам:
— Как будто нащупали, товарищ командующий.
Жердин клонил голову, точно собирался боднуть: