Когда открыл глаза, увидел рядом убитого. Тот лежал на спине, раскинув руки, задрав чистый подбородок. Горел танк. Лейтенант Веригин отметил: «Есть». И, ничего не слыша, не чувствуя, решил: «Теперь можно».
К нему не пришло слово «умереть». Потому что жить или умереть — уже не имело для него никакого значения. Потому что сделал все, что мог…
Генерал фон Моргенштерн поднял телефонную трубку и приказал атаковать всеми силами. На участке сто тринадцатого полка. Он был уверен, что этого полка уже нет, ничто не станет на пути атакующих.
Генералу подали обед. Неторопливо, предвкушая удовольствие, он заправил за воротник чистую салфетку и поднял рюмку водки. Это была русская водка. Он выпьет русской водки за русское поражение.
Подождал… И когда в стороне загудело, а земля донесла до бункера зыбкое шатанье, выпил. Неспешно и аккуратно ел душистый бульон, потом тщательно пережевывал куриную ножку…
Генерал не был лишен воображения. Он считал, что русский командир именно в эти минуты понял свой просчет и безвыходность положения. Наверно, в эту вот минуту русский положил перед собой пистолет…
Иоганн фон Моргенштерн давно не испытывал такой уверенности, покоя и гордости, как сегодня. Он не спешил с обедом, хотел продлить удовольствие. Минут через пятнадцать оборона будет взломана, русский командир подымет пистолет… И может быть, захочет представить мысленно того, кто переиграл и разбил его… Захочет увидеть генерала Моргенштерна. Потом выстрелит в висок.
Генерал медленно жевал и смотрел на часы. Он терпеливо ждал звонка.
Десять минут прошли. И еще десять. Звонка не было. Ему подали чашку кофе. Он отхлебнул… Это был превосходный африканский кофе, но сейчас отчего-то показался горьким.
Передовая гудела. А полковник Бакштайн молчал. И генерал фон Моргенштерн представил его, ироничного и молчаливого. Любит коньяк и не любит пиво. В нем есть что-то не от немца. В пятнадцатом году Бакштайн был в русском плену и немного знает язык. А может, хорошо знает?..
Генерал фон Моргенштерн спохватился, что никогда особенно не любил полковника… В нем не было того откровенного, яркого, что вселяет чувство абсолютного доверия, и командовать ударной группировкой поручил ему скрепя сердце…
Генерал почувствовал неладное.
Длинно зазвонил телефон. Генерал помедлил. Он вдруг решил, что телефон звонит не вовремя.
Поднял трубку… Мембрана щелкала и брюзжала. Словно отрывая живой кусок от самого себя, сказал:
— Слушаю.
И голос Бакштайна — медлительный, спокойный. Поразительно, преступно равнодушный. В нем, в этом Бакштайне, никогда не было настоящей, немецкой боли за успех порученного дела. Удивительно, как дослужился он до полковника… Вся статья — быть ему фельдфебелем.
— …Преодолеть удалось только первую траншею противника. Сильнейший артиллерийский и пулеметный огонь…
В чем нельзя было отказать генералу Моргенштерну, так это в самообладании.
— Полковник Бакштайн, вы меня удивляете, — сухо произнес он. — Я приказал командовать ударной группировкой именно вам потому, что надеялся… Я надеюсь еще и теперь. Вашего доклада я не слышал. Я жду другого доклада. Его ждет армия. Имейте в виду, полковник Бакштайн, на карте стоит ваша репутация!..
На карте стояла репутация и карьера генерала Моргенштерна. Это он придал бою более широкий размах, чем требовали от него, успел положить полнокровный полк, и вот, сверх всяких ожиданий, первая массированная атака ударной группировки не удалась. Атака захлебнулась.
Неужто?..
Генерал никогда не признался бы даже самому себе, что червь сомнения и тайного неверия точил его с первого дня войны с Россией. Успехи полностью совпадали со смелыми предположениями политических и военных руководителей; оккупированная территория радовала и страшила своими размерами… Но было что-то не то. Это «не то» не укладывалось в привычные понятия. Наверное, потому, что все советское, начиная с государственного устройства и кончая психологией людей, выходило за рамки веками устоявшихся представлений. Вот и сегодня… Кажется, все выверено, все рассчитано. И все ломается.
В чем дело?
Кофе остался недопитым. Генерал фон Моргенштерн смотрел на телефонный аппарат и ждал. Минуты тянулись нестерпимо долго, на лицах штабных офицеров была написана абсолютная непричастность…
Конечно, за все в ответе будет он, командир дивизии. Но, господа, в случае успеха вы будете тоже непричастны. Если поражение — его нанесет противник; если бой будет выигран, его выиграет он, генерал фон Моргенштерн. Только он.