Все — ладно. А вот что плохо, так это уж плохо — сын командира дивизии попал под его команду. Капитан Веригин сказал:
— Гляди, Агарков, башку оторву!
И зачем прислали? Оставили б где-нибудь при штабе. А теперь как?
Глянул на часы… Но и без лишнего погляда знает, что все начнется через час: артиллерия откроет огонь, они атакуют противника с тыла.
Рассчитали вот так.
И в других ротах, батальонах рассчитали. А что из этого получится, никто не знает. Главная цель активных действий — удержать противника тут, на Волге, не позволить ему перебросить силы на западный участок. Не идиот же Паулюс сидеть сложа руки! Так вот надо связать его по рукам и ногам, чтобы он, собачий сын, не рыпался.
Но про Паулюса — одни лишь догадки. А что надо по тоннелю в немецкий тыл пробираться, так уж это как есть.
Запахнул полушубок, решил: «Погляжу, что там, снаружи…» А чего глядеть, просто маета на душе: задача ясна, приказания отданы. Осталось ждать. Хуже нет — ждать.
На заснеженных рытвинах и буграх, на каменных обломках, на погнутых, изувеченных балках и железных конструкциях, на всем разбитом, разваленном городе лежала насквозь продутая, промороженная ночь. Небо как будто затвердело, и только звезды, великое множество звезд, жили в холодном трепете, словно в ожидании, что вот сейчас, в следующую минуту, разорвется на земле тишина, вскинется кверху жадный огонь, достанет до самой высокой выси.
Звезды дрожат от мороза, от боязни, от головокружительной высоты. А может быть, от непривычной тишины…
Больше всего Михаил Агарков не любит тишину. Потому что не любит неопределенность и неясность. И, словно стараясь успокоить его, что война как война и все идет нормально, без подвохов, вниз по Волге тяжело, раскатисто ударило, рвануло. Под ногами Михаила шевельнулось, земля словно оттаяла вдруг, отмякла. И в заводском районе гахнуло… Там, за Мамаевым курганом, небо вспыхнуло огнем и шарахнулось прочь. «На Тракторном», — определил Михаил. Знал, что Тракторный занят еще четырнадцатого октября, и сейчас пытался по-мальчишески наивно обмануть самого себя, утешить и приободрить. И мать, и братишка Васька, и вся родня — на Тракторном были. Где сейчас, живы ли — неизвестно. Сказали, что Добрынин в тракторозаводском ополчении был. А то и сбрешут — недорого возьмут. Оно проще простого — спросить. Да только откуда знать Добрынину про Мишкину родню? Небось о своей-то путем рассказать не сумеет. Если воевал — не сумеет. По себе знает.
На одну минуту опять затихло. Сейчас тишина показалась тоскливой, гнетущей, как в тоннеле. Михаил вдруг понял, что больше всего ему не хочется лезть в тоннель. Надо же, придумали!.. Он знает, что придумали хорошо. Но все-таки Михаилу не хочется. Ему кажется — в подземелье непременно что-нибудь случится. Остановятся — ни взад ни вперед… И ничего не сделаешь, никто не поможет.
За Волгой полыхнуло, ударило. Еще, еще… Тяжелые пушки заворочались тяжело, круто, и весь фронт, вся полоса, которую слышал Михаил Агарков, будто встала на дыбы.
Все склубилось и смешалось.
Сейчас обстрел прекратится и штурмовые группы пойдут в атаку. Фрицы успеют вылезти из укрытий, откроют огонь.
Против каждой огневой точки противника поставили две, но подавить не удается, потери растут и растут.
Тут надо как-то по-другому.
В эту минуту к нему не пришла мысль, что по-другому будет делать он. Просто заторопился в свой блиндаж, в земляную промороженную нору. Осталось, должно быть, минут пятнадцать.
Землянка тесная, троим не повернуться. А сейчас порог нельзя переступить — набились впритык.
— Лишние, выходи! — скомандовал Михаил.
Тут же увидел комбата Веригина, в каске, с автоматом.
— Со мной собрались? — спросил Агарков. Ему сделалось вдруг досадно, что очень уж много бывает начальников. Сейчас потребуют, чтобы повторил задачу, накидают целую кучу предложений… А как сложится бой, никто не знает и знать не может. И поучать, проверять его незачем.
— Со мной, что ли? — переспросил Михаил. И снова, до нытья под ложечкой, почувствовал, как неохота ему уходить из этой вот холодной ямы.
— А ты, Миша, нахальный стал, — засмеялся капитан Веригин. — Гляжу, попусти тебя, станешь двери ногой отворять, — оборвал смех, указал головой за плечо: — Доложи командиру полка!
И на минуту все отлетело прочь. Остался командир полка. Вытянулся, рванул плечи:
— Товарищ полковник!
Крутой махнул рукой:
— Погоди, погоди… Ты сколько человек поведешь?
— Двадцать семь, товарищ полковник!
— А боеприпасы?