Михаил подтянул живот.
— Для хорошего боя до утра не хватит, товарищ полковник.
— Ну, ну… — Крутой качнул головой, погрозил: — Ночью стрелять надо меньше. Не тебя учить. Может случиться — переднюете, патроны на день берегите. Харчей дали?
Михаил Агарков переступил с ноги на ногу.
— Дали… Сказали — на двое суток. А какое там двое суток? Честное слово — раз досыта наесться.
— Ну, ну… — опять погрозил полковник Крутой. — На харчи жаловаться грех, к немцам идете. Опыт у тебя богатейший.
Михаил вздохнул:
— Нынче у немца не подхарчишься. Ежели застрянем, придется собственный опыт глодать.
— Ладно, — сказал Крутой, — с богом, — глянул направо, налево, — Анисимов что, не вернулся?
И голос Анисимова — испуганный, ломкий, как будто провинился и теперь спешит оправдаться:
— Как же? Доподлинно вернулся, товарищ полковник. Так что все в порядке, товарищ полковник. Дом, куда выходит этот самый лаз, доподлинно свободный. Только вот нечисто там…
— Как так нечисто?
— А так, что немцы в этот самый дом надвориться бегают. Потому как народ аккуратный, доподлинно порядок любит. Чтобы возле своих укрытий — боже упаси. Ночью, покель будем гужеваться, думаю, никто не придет. Ночью они на просторе́ садятся. Доподлинно две ночи слежу за ними: и как похлебку привозят, и как за водой бегают, дрова колют — все видел. Мерзнут они, товарищ полковник. Шинельки на них тоненькие, валенок нет…
— Я погляжу, ты жалостливый, — насмешливо прищурился капитан Веригин.
— А как же, — согласился Анисимов, — я дюже какой жалостливый. Поди, сами не рады теперь. Гляжу на них, думаю: дураки вы, дураки…
— А ты, Анисимов, себя пожалей. А то очень уж — как Иисус Христос…
— Себя — как же… Известное дело. Раз война, пришли незвано — изничтожать будем. Уж это доподлинно. А все равно, погляжу на них из близи… Обмяк фриц, запаршивел вовсе. Укатали мы его, одно слово. Я так считаю: с дорогой душой пошли бы они в плен, а прынц ихний не дозволяет.
— Гитлер не дозволяет, — авторитетно поправил кто-то.
Анисимов живо повернулся на голос, возразил поспешно:
— Гитлер далеко сидит. А прынц остается при них.
— Ладно, — сказал капитан Веригин, — мы эти принципиальности вышибем.
— Доподлинно так, — обрадованно согласился Анисимов. — К тому идет.
Полковник Крутой посмотрел на часы. И все затихли.
— Ладно, поговорили, — сказал Крутой. — Кажется, решили все. Агарков!
— Есть!
— В добрый час. Да, вот что…
Михаил Агарков стоял — рука под козырек.
— Вот что, — повторил Крутой и глянул на Веригина, точно просил помощи в трудном деле. Капитан Веригин сказал:
— Командир дивизии лично следит за вашей операцией.
Михаил Агарков понял. Да ведь каждого собой не заслонишь. И захочешь — не заслонишь. Крутой повторил:
— В добрый час.
И, уж возвращаясь на командный пункт полка, подумал, что вот ничего не сказал бойцам. Собирался сказать какие-то слова и не сказал.
Не признаваясь самому себе, полковник Крутой считал большим недостатком неумение красиво говорить. Но никогда не жалел об этом: в армии, и уж тем более — на войне, говорить надо меньше. Вот и сегодня… Пришел, поздоровался. Поглядели друг на друга. А говорить о чем? Какие слова, что сказать бойцу, если знаешь — идет человек побороться со смертью? Может, поучить комбата Веригина или старшего лейтенанта Агаркова?.. Они прошли все круги ада, таких учить — только портить. А кто еще остался жив из старых бойцов в первом батальоне? Коблов, Шорин, Лихарев, Кочнев…
Крутой как будто снова увидел эпизоды, события, в которых участвовал Михаил Агарков. Видел его необыкновенно отчетливо, ясно, до морщинок на лице, до заусенцев на почернелых пальцах. А рядом с ним обязательно видел капитана Веригина, словно были они неотделимы, словно в каждом была частица другого. Но вот Михаил Агарков уже один, как будто сделал шаг вперед. Наверно, потому, что в тыл противника пойдет без капитана Веригина. Сейчас пойдет.
Полковник Крутой остановился, близко-близко посмотрел на часы: ну да, осталось десять минут. Наверно, вот сейчас Агарков обходит строй бойцов, которых поведет. Интересно, какие слова говорит он в эти последние минуты? Скорее всего — не говорит никаких слов. Просто обойдет, глянет в лицо каждому.
Нет, старший лейтенант Агарков не обходил строя. Потому что никакого строя не было: его бойцы, все двадцать семь человек, сошлись, сгрудились в подвальном переходе, молча ждали. Курили. Потом кто-то покашлял. Михаил напрягся, зачем-то старался угадать, чей это кашель. Но не смог. Захотелось услышать голос Анисимова… Ну да, Анисимов полезет первым. Шорин, Лихарев, Овчаренко пойдут вперемежку с новенькими. Хоть и ражие бойцы, а в деле — кто их знает?