Унтер-офицеры стояли недвижимо, словно похвалялись солдатской выучкой, как будто этим хотели доказать, что они куда выше своего противника, что плен — всего лишь маленькая неудача.
«Спектакль», — сердито подумал полковник Крутой. Но подумал не об этих двоих. Он подумал о Гитлере, о Германии. Понимал, что это слово, понятие, заключенное в нем, никак не подходит к страшной, кровавой войне; но слово пристало и не хотело уходить. И дальше оно станет навещать полковника Крутого все чаще и чаще. И чем страшнее будет в котле, чем больше ужаса и мук будут принимать немцы, сопротивляясь до последнего патрона, тем настойчивее будет проситься это слово. Наверно, оно будет приходить к полковнику Крутому потому, что он начнет понимать истинное значение того, что решил добиться Гитлер и его окружение, обрекая на гибель более трехсот тысяч немцев. В конце ноября в Берлине еще надеялись… Но позже, когда Гитлер и верховное командование потеряют эту надежду, они сумеют, заставят поверить в нужность, в необходимость беспримерной жертвы всю Германию. Обрекая на гибель армию, они поднимут на тотальную войну весь народ, обрекут его на ужасную катастрофу.
Если все, что произойдет в Сталинграде в декабре — январе, сузить до театральных рамок, солдат шестой армии можно уподобить актерам. Но солдаты не играли, они действительно умирали, а немецкий народ был тем оглушенным и оглупленным зрителем, который принимал сталинградскую трагедию как неизбежность, которую можно исправить лишь ценой собственной жизни.
Если в конце ноября Гитлер еще надеялся и верил, то через полтора месяца он станет режиссером-постановщиком того гигантского кровавого спектакля, которому приписывались высшие стратегические цели и который нужен был только самому Гитлеру. Он станет направлять и поддерживать события на Волге не в интересах Германии, не в интересах исхода войны, а только для того, чтобы хоть на год, хоть на месяц поддержать свой престиж, оттянуть собственную кончину.
В конце ноября и даже в начале декабря этого никто не знал. Русские всего лишь предполагали, как предполагал полковник Суровцев. Но действовать, поступать могли так, как диктовали военные расчеты.
У полковника Крутого всего лишь промелькнула мысль… Потому что нелепо выглядела выправка пленных унтер-офицеров. Однако между этой выправкой, между тем, что случилось и еще произойдет, существовала прямая связь: солдаты были подготовлены выполнить любой приказ. Они не станут думать, их надо заставить. И капитан Веригин, разумеется, должен это понять…
Унтер-офицеры стояли навытяжку. Это не означало уважения к русским командирам. Просто показывали себя такими, какими были.
Капитан Веригин сказал:
— Ну, сволочи…
Не хотел оскорбить. Он удивился.
И полковник Крутой согласился:
— Н-нда…
Немцы тянулись.
— Кто из вас говорит по-русски? — спросил он и отрывистым движением ладони приказал капитану Веригину: сядь.
Полковник Крутой вовсе не ждал, что вот сейчас эти двое сообщат новость, почти безошибочно предполагал, какие именно слова скажут эти двое тут или в разведотделе. Но пусть услышит капитан Веригин. И поймет, что слабину пускать нельзя.
Веригин сел, полковник Крутой повторил:
— Кто из вас говорит по-русски?
Один вышел вперед:
— Унтер-офици-ир Альверс, господин полковник!
Капитан Веригин опять удивился: «Понимает знаки различия, сукин сын!»
— Унтер-офицер Альверс участвовал в боях восточнее Харькова?
Капитан Веригин поднял брови: «Смотри как разговорился Федор Федорович!»
— Харьков? — Альверс переступил с ноги на ногу, потерял стойку. Но тут же выпрямился: — О, да! То был… Как это? Великолепный бой!..
— Как вы оцениваете сегодняшний день?
Унтер-офицер Альверс тянулся. Он хотел показать русским офицерам, что плен не сделает его плохим.
— Ваши зольдат э… Как это? Проникал в наш тыл. Отшень неприятный э… Как это? Эпизод. Мне и моему камрад отшень много не повезло.
— Вам известно, что шестая армия окружена?
— Нет, господин полковник. Нам только есть слух, что западнее Дона видели русский панцер…
— Вчера пленный обер-ефрейтор показал, что в ваших подразделениях срочно провели учет горючего, боеприпасов и продовольствия. Это правда?
— То есть так.
— Чем это вызвано?
Унтер-офицер помолчал. Может быть, лишь теперь подумал об этом. Словно прося помощи, глянул на своего товарища.
— Чем это вызвано?
— Орднунг! То есть порядок, господин полковник. Большая война требует ганц орднунг!