— При-готовиться!
И голос Игнатьева:
— Вон они, сволочи.
Костя увидел: серый снег и серые люди. Они бегут, приближаются. На мгновение пропадают, как будто проваливаются в снег, и опять поднимаются, все ближе и ближе.
В подвале гулко лопаются одиночные выстрелы. Они кажутся бессильными, сиротливыми. Костя прицеливается, но что-то мешает ему, застилает глаза, предательски толкает под локоть. Он торопится, спешит… Знает: надо спешить. Выстрел, еще выстрел. Но куда стреляет? Он не видит, в кого стреляет. Костя нажимает на спуск и почему-то не слышит своего выстрела. Опять увидел: гитлеровцы поднялись, выросли близко, густо. И голос Игнатьева:
— Помянем родителей!..
Ударил, жиганул пулемет.
«Один, два, три… — зачем-то считал Костя. — Половина ленты… Ведь только половина ленты!» А сам? Почему не стреляет сам? Понял, что упал и лежит. Слабой рукой вытащил из кармана парабеллум.
Ну, вот…
Раздался тяжелый взрыв. Было мгновение — Костя ощутил земляной пол, горечь во рту.
Пулемет Игнатьева замолчал. Только автоматы… И крики, топот…
— Впере-ед! Вперед!
Мимо протопали чьи-то сапоги, кто-то остановился, дышал тяжело и загнанно, и Косте показалось, что человек этот сейчас упадет рядом, потому что у него тоже нет сил…
Что это?
Костя еще не понял, не сообразил, но ему сделалось отчего-то легко и бездумно, хотелось только еще раз услышать команду.
Топот, крики, автоматный треск и разрывы ручных гранат схлынули, свалились. Костя, не веря самому себе, спросил:
— Это что, наши?
Человек, что двошил, задыхался рядом, вдруг закричал:
— Агарков! Миша, чтоб ты сдох, паразит!
И чей-то начальственный, строгий голос:
— Фланги держи, комбат!
Костя хочет подняться, хочет спросить… И не может.
— Товарищ комбат! Товарищ комбат!
А это Игнатьев. Побежал догонять. Но тут же вернулся, дышит прямо в лицо:
— Слава богу, слава богу… Держаться за меня сможешь? Ну-к, давай, — просунул руки под мышки, поднял на ноги: — Рукой-то за шею. Так вот.
Костя вроде переступил. Только земли под ногами почему-то нет. Игнатьев потянул его руку на себя, поднял и понес. На выходе, на заваленной камнями подвальной лестнице, Костю подхватили еще чьи-то руки. Игнатьев почувствовал, что идти стало легче. Покосился, глянул через плечо. Коблов? Нет, какой-то чужой. Навстречу бежали бойцы с автоматами, с винтовками, и все мимо, мимо. Игнатьев хотел только уйти, отнести Костю подальше. Доложит и вернется.
Немцы кидали мины. Они рвались редко, там и там, словно для острастки.
Игнатьев нес Костю согнувшись, видел только стежку. Рядом остановились чьи-то серые валенки… Услышал громкий, тревожный возглас:
— Товарищ комдив!
Валенки убежали и опять вернулись.
— Товарищ комдив!
Чьи-то сильные руки взяли, подхватили Костю. Игнатьев распрямился, увидел, что к ним идут, торопятся люди, и среди них высокий, в папахе. Господи. Плечи, брови, глаза…
Комдив Добрынин!
Рядом тихо спросили:
— Жив?
Добрынин припал к сыну:
— Кося…
А кругом сделалось тихо. Так тихо, что Игнатьев испугался. Как будто неживые сошлись, будто мертвые…
— Ко-ся! — голос рванулся отчаянно, полный страха и надежды. — Сынок!
Игнатьев увидел бескровное лицо, темный пушок на верхней губе и неподвижные глаза. Полковник Добрынин обхватил, обнял сына:
— Кося!
Игнатьев упал на колени:
— Он жив! Я только что разговаривал с ним! Он жив, жив!
Кто-то поднял Игнатьева, отвел в сторону. Тот воротил голову назад, не соглашаясь и не веря. Хотел еще раз глянуть на лицо Кости, но видел только черный, с проседью, затылок Ивана Степановича, видел, как вздрагивают, шевелятся его плечи…
Нет, нет!..
ГЛАВА 12
Штаб шестой немецкой армии жил в горячечной спешке. Входили и выходили связные, адъютанты, нарочные и посыльные. Командующий самолично отдавал приказы и распоряжения; генерал Гот шел на Сталинград. Станция Котельниково была у всех на устах, о Готе говорили как об ангеле-спасителе. Уже пройдена половина пути. Еще два-три дня… Встречный удар шестой армии довершит успех.
Приказ поступит с часу на час. В разговоре по радио фельдмаршал фон Манштейн выразил уверенность, что приказ не запоздает.
А если вопреки всему приказа не будет?..
Паулюс гонит сомнение, но оно упрямо возвращается, пухнет и тяжелеет, настойчиво требует места: а если?..
Необходимость встречного удара настолько очевидна, что командующий группой армий не остановится и возьмет ответственность на себя.