Полковник Суровцев курил «козью ножку» лениво, забывчиво, безвкусно, щурил глаза, пытался понять Гитлера. Конечно, личность незаурядная: надо обладать немалыми способностями, чтобы сделаться канцлером и главнокомандующим. Но до власти кто только не добирался. А кончалось виселицей, плахой либо темным бесславием. Гитлер понимает… Из этого следует: он предпримет все, чтобы оттянуть, отдалить кончину. Свои действия будет прикрывать именем Германии.
Суровцев сдержанно фыркнул, усмехнулся собственным мыслям. Не слишком ли далеко занесли рассуждения?
Отнюдь!
Поднялся — худой, щуплый, сердитый. Подошел к большой, едва ли не во всю стену, карте. Обстановку наносил ежедневно и самолично. Вот он, фронт, протянулся кроваво и страшно от Балтийского моря до Сталинграда, до предгорий Кавказа, до самого Черного моря. Он, Суровцев, вот где… — указал самому себе. Как будто нашел точку опоры и теперь осталось перевернуть: Сталинград. Генерал Гот продвигается от Котельниково вдоль железной дороги. Вот так. Замышляют восстановить положение дивизиями Гота? А разве не видят, не замечают Гот, Манштейн, Гитлер угрозу, которая уже теперь обозначается на левом фланге деблокирующей группировки?
Западный и Калининский фронты перешли в наступление против немецких войск, занимающих Ржевский выступ. Переброска войск из группы армий «Центр» на юг, под Сталинград, исключена. Нынешний день… А какое сегодня число? Шестнадцатое… И, словно это было необыкновенно важно, словно нашел то, что искал, кашлянул: ага… Сегодня начали наступление войска Юго-Западного и Воронежского фронтов. Несомненно, целью наступления является разгром противника в районе среднего Дона. В случае успеха наши войска выйдут в тыл тормосинской группировки…
Неужто не видят, не понимают?
Полковник Суровцев оторвался от карты, отступил. Он еще не знал изменений в оперативной обстановке, но широта военных действий говорила о больших возможностях. Гитлеровскому командованию надо создавать фронт по Северскому Донцу, группу армий «А» немедленно отводить с Кавказа. В этих условиях деблокирующая группировка Гота способна лишь пробить коридор и помочь шестой армии вырваться. Это вполне логично. Стратегически оправданно. Сейчас наступил тот момент, когда шестая армия должна ринуться навстречу. Но почему она медлит? Вероятно, ждет приказа. Так почему же этого приказа нет?
Полковник Суровцев кинул руки за спину, с угла на угол смерил комнату спешными шагами и опять остановился перед картой. Сказал, произнес торопливо, как будто подгонял самого себя:
— Не отдадут приказа. Не позволят.
Подсознательно был готов к такому заключению, и все-таки слова прозвучали неожиданно, показались нелепыми и противоестественными: если шестая армия станет удерживать позиции, она погибнет. Однако Гитлер пойдет на это. Чтобы только не уронить политического престижа! Но ведь не дать погибнуть армии — это тоже престиж!
Ха!.. Дорого ли стоит армия?
Мысль вспыхнула, метнулась и пропала. Мысль была страшная.
Вспомнил, быстро глянул на часы: половина одиннадцатого. В последние дни командующий заходит к нему ровно в одиннадцать.
…Дверь распахнулась, низко пригибая голову, вошел командующий. Распрямился, бросил перчатки на стол:
— Григорий Ильич!..
Полковник Суровцев стоял невысокий, седенький, строгий.
— Волга стала, Григорий Ильич! Одевайтесь.
Суровцев шагнул вперед:
— Когда?
— Только что. Стоит, матушка, тихая, смирная. Там уже лед пробуют. Надо немедленно тянуть связь на левый берег. Распорядитесь. Чтобы хожалых бойцов… Из местных жителей. Ну, пошли, пошли!
Генерал Жердин все такой же нетерпеливый, строгий, вытянутый, словно жердь. «Жердь-твердь», — без всякой связи подумал полковник Суровцев. Передал приказание командующего и, надевая полушубок, спросил:
— Михаил Григорьевич… Вы не смогли бы побыть Гитлером? На несколько минут.