— Смелей!
Жердин сказал:
— Молодец. — И спросил: — Как фамилия?
Майор Соболевский шагнул вперед:
— Красноармеец Семин, товарищ командующий!
Полковник Добрынин удивился: скажи пожалуйста — даже это знает. Отметил, что в каждом движении Соболевского были живость, готовность и в то же время сквозило что-то свойское; он старательно скрывал это свойское, но оно все равно чувствовалось — и в словах, и в тоне, и даже в том, как дышал Соболевский.
— Семин? Откуда знаешь?
И у Жердина проскользнуло свойское.
— Все верно, — сказал полковник Добрынин. — Красноармеец Семин, связной комбата Веригина. Между прочим, у комбата Веригина жена объявилась в Красной Слободе.
— Чья жена?
— Жена капитана Веригина, товарищ командующий, — и, предвидя новый вопрос, заторопился: — Двадцать два года числился в холостяках. А тут бах — жена!
За спиной у Добрынина кто-то сдержанно засмеялся. Майор Соболевский завистливо вздохнул:
— Есть же везучие люди…
Генерал Жердин, точно решил, что на берегу делать больше нечего — посмотрели, хватит, — поднял руку:
— Прошу всех ко мне, — повернул голову в одну сторону, в другую, нашел Соболевского: — Гляди у меня… Невезучий. Возьму вот и расскажу всем. Только боюсь, спросят: как это держу такого адъютанта?
Эти слова еще раз подтвердили, что у генерала Жердина хорошее настроение, именно поэтому шутит, пригласил к себе. А Соболевский обрадовался, кажется, больше других. Он даже не попытался сделать вид, что испугался слов командующего, просто засмеялся, тихо и вежливо. Он соглашался, безоговорочно, безропотно, и тем самым конечно же заслуживал снисхождения к своим слабостям. Он засмеялся так, что каждый мог подумать: майор Соболевский заслуживает не осуждения, а поощрения. И начальник тыла тихонько засмеялся, согласился: майор Соболевский — замечательный парень. И начальник штаба полковник Суровцев не сердился, не покашливал, не прятал подбородок, и командир семьдесят восьмой был сегодня покладистый, никому не возражал и не требовал… Замполит Забелин? Ну, этот всегда тихий, скромный, интеллигентный. «Простите, п-пожалуйста, я вас не совсем п-понимаю…» Ученый.
Все хорошо. Главное, никто даже не помнит, когда было вот так — чтобы непринужденные слова и легкость на душе…
Жердин остановился. И опять посмотрел на Волгу. Солдат на льду уже не видно. Тюкали, стучали топоры, кто-то весело, складно матерился, неподалеку заливисто и призывно ржала лошадь, а пушки на левом берегу все били, не переставали, и снаряды пролетали в черной вышине уверенно и деловито.
— А что, перейдут, — сказал Жердин. И повернулся к Добрынину: — Ты как думаешь?
— Обязательно перейдут, — заверил Иван Степанович.
И, словно состоялось, решилось самое главное, генерал Жердин заторопился:
— Пошли, пошли.
В просторном блиндаже командующего все так же пахло свежими сосновыми досками, все так же горело электричество. Но дышалось легче, запах сосны веселил и бодрил, а электрический свет казался ярче; лица были оживленными, все говорили и вроде бы не очень слушали друг друга… С мороза лица красные, никто не садился, все переминались, теснотились, поглядывали на Жердина.
Чтобы приказ командующего не застал врасплох, майор Соболевский успел заглянуть в соседнюю комнату и распорядиться. Судя по тому, что командующий не раздевался, не снял папаху, заключил: задержатся недолго. И распорядился он, кажется, правильно. Но сейчас главное было не в этом. Пока стояли на берегу, случилось такое, чего не мог предвидеть даже он, майор Соболевский! Ему только что передали радиограмму. Он прочитал, спрятал в карман. Боялся взглянуть на полковника Суровцева… Как бы все это сделать? Заготовленная фраза, хороший анекдот вылетели из головы, словно не было их.
Как бы это?
Жердин сказал:
— Всем по единой.
Соболевский крутнулся на каблуках: ага!..
Но как же все-таки?.. Да-да: всем подаст сам. А командующему отдельно, — лейтенант Андрющенко. Радиограмму положит под стакан.
А как это будет выглядеть, что подаст не он, не Соболевский? Да нет, все правильно получится: Соболевский угощает гостей на правах хозяина. Лейтенант Андрющенко как-никак имеет отношение к радиограмме. Пусть даже не имеет… Все равно это прибавит торжественности.
Он вернулся ровно через две минуты. С подносом. На нем стаканы с водкой и тарелка с копченой колбасой. Нарезана тонкими ломтиками. Все стояли в тех же позах, что и две минуты назад, — кучно, тесно, и только Жердин немного поодаль, медленно и выжидательно снимал перчатки.