В дверь коротко постучали. Вошел генерал Шмидт, остановился пораженный: табачный дым был такой густой и плотный, что командующий виделся сквозь него мутным силуэтом. Везде валялись окурки, бумаги на столе залиты черным кофе.
— Господин командующий, к нам прилетел представитель группы армий «Дон». Я послал за ним дежурную машину.
— Кто это?
— Майор. Я не знаю фамилии.
— Майор? — изумился Паулюс. — Я жду человека, который может принимать решения! Зачем же — майор?
А сам уже понял. И нетрудно было догадаться, как сложится разговор. Но ждал майора с нетерпением, даже заготовил фразу… Пусть командующий группой армий не воображает, будто он, Паулюс, первым сделает шаг. Он готов выполнить приказ верховного командования до конца, и, если армия будет потеряна, ее потеряет не кто-нибудь, а фельдмаршал фон Манштейн!
Все сложилось так, как предвидел Паулюс: майор был молодой и очень неглупый. Он должен всего лишь проинформировать и возвратиться в группу армий. В тот же день. Поспешность объясняется сложной обстановкой. Корпус генерала Гота остановлен крупными силами противника, на Северном Кавказе советские армии перешли в наступление, на других фронтах немецкая оборона также прорвана. Вполне вероятно, что корпус генерала Гота придется отвести, чтобы воспрепятствовать русским зайти в тыл всей группы армий «Дон». Из этого следует, что с часу на час надо ждать приказ из Берлина о предоставлении шестой армии свободы действий. Фельдмаршал фон Манштейн не имеет достаточных предпосылок, чтобы отдать свой приказ, он надеется, что это сделает верховное командование.
Что ж, по крайней мере ясно, что акции шестой армии упали, так сказать, до майора. Положение на фронтах складывается так, что думать о шестой армии уже некогда. Армией намерены пожертвовать, чтобы создать новый, устойчивый фронт.
Об этом думал Паулюс во время беседы и за обедом, который устроил в честь представителя штаба группы армий, об этом думал в автомобиле по пути на аэродром. Он вызвался лично проводить майора, генералу Шмидту не осталось ничего, как только сопровождать командующего. Во время беседы генерал Шмидт молчал, точно решил остаться в стороне, не быть причастным… Его бурную, деятельную натуру вдруг словно подменили, он согласно наклонял голову, изредка бросал на майора одобрительный взгляд, не задал ни одного вопроса, не посетовал, не возмутился, ни разу не попытался уяснить или уточнить, как будто не ему оставаться в котле, не ему нести ответственность вместе с командующим.
Паулюс смотрел на него, удивлялся: что случилось? Или Шмидт смирился с обстоятельствами и готов нести крест шестой армии до конца, или, поняв безнадежность положения, решил не утруждать себя чрезмерно заботами и спастись…
Ну что ж… Он, Паулюс, до конца останется верным Гитлеру и тем заслужит право на жизнь. Гитлер не даст ему погибнуть.
Мысли холодные, откровенные. И стыдиться некого, нечего: в котел не прилетели ни Манштейн, ни его начальник штаба. Прислали визитера. Чтобы убедиться и дать понять… В таком случае Паулюс имеет право позаботиться о себе. Шмидт делает ставку на послушание и повиновение. В свое время его поведение будет учтено. Даже генерал Зейдлиц и тот замолчал.
Паулюс не будет глупее своих подчиненных.
Уже сейчас, сопровождая на аэродром этого майора, он показывает свою лояльность…
Со временем все будет учтено.
Кажется, лишь теперь, в машине, Паулюс окончательно успокоился: линия поведения должна быть прямой, как черта по линейке.
Майор молчал. И генерал Шмидт молчал. Молчали потому, что говорить уже ни о чем не надо.
Командующий смотрел прямо, только на дорогу, он ни разу не повернул голову, не взглянул в сторону, чтобы не видеть снежных погребальных бугров, из которых мертво торчали стволы зенитных орудий, кабины грузовиков, какие-то балки, колеса, бочки. Прямо у обочины дороги валяется обгорелый остов самолета. Наверно, упал, сгорел совсем недавно — черную проталину еще не замело снегом. И еще один самолет, еще… Измятый, изуродованный дюраль, жалкие останки великолепных машин.
— Транспортные самолеты идут без прикрытия, — сказал Шмидт. Он не прибавил ни слова, он мог бы вообще не произносить этих слов, потому что об этом знали все. И как идут, и как горят… Знали и о том, что близок день, когда не прилетит ни один самолет.
Словно подтверждая это, майор сказал:
— Господин командующий, на аэродроме есть груз, адресованный лично вам. Фельдмаршал фон Манштейн просил передать свои извинения…