Справа и слева стреляли из винтовок, Гейнц Упиц гнал бесконечную очередь, оборачивал непохожее лицо, взглядывал на Гофмана сумасшедшими глазами:
— На нас смотрит фюрер!
Гофман перебирал, подавал пулеметную ленту, видел страшное лицо своего товарища.
— На нас смотрит фюрер!
Упиц кричал, словно боялся остаться в одиночестве. Гофман так и решил: боится. Ему вдруг сделалось жаль парня, который не знал немецких песен и немецких обычаев, не знал, кто такой Гёте — он всего лишь заучил гитлеровские марши и уставные воинские правила. Гофман вдруг подумал, что Гейнц Упиц даже не немец, он просто гитлеровец. Но мальчишка ни в чем не виноват: его так усердно напичкали дурью, что вести себя по-другому он уже не мог.
И тут же подступило мерзостное: гаденыш!
Гофман вдруг услышал, что пулемет молчит. Кто-то бежал по окопу.
— Не стрелять! Командир взвода приказал — не стрелять!
Гофман не успел ни сообразить, ни понять… Он только воспринял команду. Бросил пулеметную ленту и потянулся кверху. Он увидел русских: белые полушубки, валенки, шапки… Увидел жала штыков. Русские стояли в рост. Словно подставляли себя под выстрелы. Но никто не стрелял. И Гофману сделалось жутко. Понял, сообразил, что сейчас произойдет именно то, чего хотел и чего боялся.
Гофман увидел своего. Он шел к русским. Нет, он шел не для того, чтобы сдаваться — поднял только одну руку.
Зачем он поднял руку?
В руке белело. Это белое рвалось на ветру и трепетало. И еще увидел… Один, два, три… Что это? Солдаты шли, ковыляли, торопились, как будто единственным желанием было — дойти, добежать до русских. Словно главным было — не отстать от переднего, который шел с белой тряпкой в руке. Их становилось все больше, они сбивались тесными кучками, потом расходились, увязали в снегу и опять сбивались… Как будто идти в тесноте было легче.
И все без винтовок.
Гофман понял. Он угадал переднего, с белой тряпкой в руке: унтер-офицер Штоль. Ну да, Штоль! Скорее, скорее! Будь проклято все! Скорее!
Но вдруг увидел сумасшедшие глаза Гейнца Упица, перекошенный рот.
— Измена! — опять крикнул он.
Пулемет ударил, оглушил. Гофман видел искаженное страхом лицо Гейнца Упица, видел, как шевелится, торопится ствол пулемета, лижет неярким холодным огнем.
— А-а-а!..
Может, бред, кошмарный сон? Но Гейнц Упиц вот он, рядом: узкие мальчишеские плечи и мокрая верхняя губа… А пулемет работает безостановочно, рвется, мечется огонь; и нет никаких сил остановить смертоубийство… Только в глубине сознания торопилось вслед за пулеметом: «Зачем, зачем?..»
Пулемет резал и рвал морозную стынь. Гофман увидел вдруг истоптанный снег, вчерашнюю воронку и мертвое лицо ефрейтора Клюге… Но как же так? Убитых подымали и клали на бруствер лицом вниз. Было приказано — непременно лицом вниз. Ефрейтора Клюге положили именно так, Гофман хорошо помнит: все было вчера, под сочельник. Клюге положили справа от пулеметного гнезда, а Фрица Шнееберга — слева. Обоих лицом вниз. А сейчас они смотрели на него стеклянными глазами.
И пусть…
Он опять увидел вчерашнюю воронку, неподвижных солдат на снегу. Вон ползет один: пашет каской лежалый снег, волочит обмотанные тряпками, непомерно толстые ноги. Солдат не видит, куда ползет, он ранен — на снегу остается кровавый след. И еще один ползет. Все лежат недвижимо, а двое ползут. Да нет, вон еще… Куда он идет? Ведь в той стороне русские! Ну да, русские. На них великолепные полушубки… Но сейчас русских не видно. А солдат идет. Поднял руку, идет.
Зачем он поднял руку?
Гофман словно прозрел, как будто вырвало его из тяжкого забытья: с белым платком в поднятой руке шел унтер-офицер Штоль. К русским. Гейнц Упиц стреляет по своим. Он уложил всех. Один только Штоль… Сейчас убьет и его. Убьет даже Гофмана. А почему не пошел вместе со всеми? Лучше быть мертвым… Унтер-офицер Штоль не испугался. Но этот сопляк сейчас убьет его!
Схватил Упица за голову, рванул от пулемета:
— Мерзавец!
Упали вместе. Гофман навалился, заломил руки Упица за спину:
— Мерзавец!
Гейнц Упиц затих, только всхлипывал, бормотал, повторял одно слово: «Изменники, изменники…» По лицу размазана грязь, а глаза налиты сумасшествием. Подбородок остренький, мордочка худая, лисья…