Мишка опять повернул голову:
— Первый раз видел генерала. Ей-богу.
Сделалось совсем светло, небо голубело чисто и безгрешно, и Андрей подумал, что хуже прошедшей ночи уже ничего не будет. И от этой мысли сделалось вроде бы легче…
А Мишке хотелось говорить. Может, оттого, что самое страшное миновало, он остался жив, а ротный Веригин в общем-то простецкий, свой парень. Вот он, шагает рядом, и с ним можно разговаривать. Отчего же нельзя, если с генералом разговаривал?
— Ты про какого генерала? — спросил Андрей.
Мишка глянул удивленно:
— Почем я знаю… Вы же ему докладывали, — и, словно поняв наконец, что старший лейтенант не помнит этого, обрадовался, заторопился: — Высокий такой генерал. Вместе с командиром дивизии были. Сказали, чтоб представили всю роту, — повертел головой вправо, влево, словно испугался чего-то, закончил торопливо: — Всех, кто остался живой.
Андрей тоже повернул голову, глянул по сторонам, обернулся назад: за ним гуськом шли солдаты. Это были его солдаты. Их осталось так мало, что в первую минуту не поверил: «Быть не может». Сбавил шаг, пропускал мимо, считал. Потом поискал глазами… Но больше не нашел.
Двадцать человек.
Вспомнил про Мишку и про себя: двадцать два. Оторопел, приостановился…
Не знал, что это еще не самое страшное.
В огне, в дыму, в корчах раненых и стонах умирающих занялся пятый день наступления. Андрей Веригин кому-то приказывал и кого-то подымал с земли. Бесчувственно, тупо вставал… Навстречу смерти. Почему-то оставался жив… И Мишка Грехов был еще жив. В минуты передышки тот скалил зубы:
— Нормально.
Протягивал большую черную руку — просил у ротного окурочек. Ему присвоили помкомвзвода, и Мишка неведомо где сумел добыть треугольнички, новенькие, эмалированные. Прикрепил на воротник изорванной гимнастерки. Вчера ему вручили орден Красной Звезды. Мишка, как положено, ответил, что служит Советскому Союзу. Потом завернул орден в тряпочку, оглянулся и спрятал в карман.
Веригин спросил:
— Это — зачем? Разве для того наградили?
С видимым сожалением Мишка прикрепил орден на гимнастерку, сказал:
— Неохота — поколупается до дому.
Впервые за три дня подвезли горячее, солдаты по воронкам и блиндажам хлебали щи, держали в руках теплый хлеб, взглядывали вверх: хоть бы пожрать дали.
Мишка выпятил грудь, спросил:
— Ну как?
Веригин писал донесение командиру батальона. Поднял голову, сказал:
— Ничего, нормально, — и впервые за три дня улыбнулся: — Орденоносец теперь.
Сидел, привалившись к земляной осыпи, положив на колено каску. На листке из блокнота писал: «На семнадцатое мая рота потеряла…»
Редко ложились немецкие мины, рядом в окопе стонал раненый:
— Братцы, братцы…
И чей-то голос лениво урезонивал:
— Не скули, Максимов, надоело. Всей-то раны — тьфу! А стонов — немцы слышат. Поимей совесть.
Именно в этот момент Веригин подумал, что происходит что-то не то.
Мишка Грехов спросил:
— Наступаем-то мы куда?
— На Харьков, — сердито кашлянул Веригин.
Мишка Грехов дохлебал из котелка, приподнялся, поглядел в немецкую сторону:
— Штой-то мы — как гвоздь в сучок…
Пушки били редко, устало, словно артиллеристы раздумывали, стрелять или не стрелять. И мины рвались не густо… Веригину вдруг подумалось, что самое правильное — отойти на исходные позиции.
Подполковник Суровцев мерял штабной блиндаж нервными шагами, останавливался перед командиром дивизии:
— Ужаснее всего — не понимать. Я ничего не понимаю.
Полковник Добрынин тоже не понимал. В третий раз за последние сорок минут пытался поговорить по телефону с Жердиным, но оттуда отвечали, что его нет, что скоро будет.
Генерал Жердин улетел в штаб фронта. Он стоял перед командующим по-солдатски прямо, давил неподатливым, жестким взглядом:
— Армия несет тяжелые потери. Наступление затухает… На отдельных участках переходим к обороне.
— Что значит — к обороне?
Командующий фронтом сутулился за столом, смотрел на Жердина устало и терпеливо, невольно любовался выправкой, выражением лица, интонацией… Умен, талантлив, академическое образование. Верховный вызывает посоветоваться…
Да только что же из того?..
Жердин подался вперед:
— Наступление можно продолжать лишь при поддержке, при вводе в действие подвижных соединений. И только сегодня. Утверждаю: завтра будет поздно.
Командующий фронтом согласно наклонил голову. Но не ответил.