— Разрешите доложить… Рядовые семьдесят восьмой дивизии. Вышли из окружения. Идем на соединение со своей частью. Старший по команде рядовой Коблов!
Только теперь Мишка понял, что докладывают ему. Потому что на петлицах у него треугольники.
— Будут приказания, товарищ помкомвзвода?
Вот тебе раз…
Мишка вспомнил солдата: стрелял из пушки по танкам.
— Кто командир дивизии? — строго спросил Мишка и сам удивился своему голосу.
— Командир семьдесят восьмой стрелковой дивизии — полковник Добрынин, — и снова спросил: — Будут приказания, товарищ помкомвзвода?
— Идем на Сватово! — начальственно сказал Мишка.
Они двинулись гуськом. С Мишкой поравнялся Коблов, тихо спросил:
— Ты ведь из роты старшего лейтенанта Веригина? — и, не дожидаясь ответа, сказал: — Дойти бы к ночи до Северского Донца…
Мишка сказал:
— Дойдем.
Коблов покашлял:
— Надоело: версту вперед, сто верст — назад.
Мишка опять успокоил:
— Ничего.
— Мы-то идем, — согласился Коблов. — А вот что остались в окружении…
Сзади погромыхивало, ни ближе, ни дальше, точно немцы попугивали, подгоняли, а в стороне, очень далеко, возник, вырос непонятный шум. Туда девятками летели немецкие бомбардировщики.
Когда остановились передохнуть, один из бойцов, глядя вслед «юнкерсам», сказал:
— Похоже, с флангов заходит. Повадился паразит за ж… хватать.
— А что ж, — сердито засопел другой, — он с расчетом воюет. А мы знай прем на бугая, покель в лоб не саданут.
Перед закатом соединились с группой в тридцать человек. Солдаты несли на руках раненого артиллерийского капитана. Тот не открывал глаз, не разговаривал, временами легонько стонал. Две косматые лошаденки тащили противотанковую пушку, на подводе везли снаряды. По бокам шли раненые, держались за деревянный короб. Шли без всякого строя, не зная куда. Еще утром какой-то майор сказал им, чтобы шли на Нижнюю Дуванку. А где эта Дуванка, никто не знал.
Мишка поискал, кому бы доложить. За бричкой шел раненный в голову старшина. Тот махнул рукой:
— Придется тебе вести. Я, сам видишь, никакой.
Мишка ответил:
— Есть!
Остановил людей, построил, разбил на две группы, назначил командиров.
Бойцы видели, как неумело он все это делает, но подчинялись безоговорочно. Понимали: кто-то должен командовать.
Свернули, вышли на большак. Мишка рассудил, что ночью немецких самолетов не будет, пойдут ходко.
Когда смерклось, большак загомонил, ожил, затеснотился, словно и люди, и машины, и подводы — все, что могло двигаться, с наступлением темноты ринулось вперед, и, как река в половодье вбирает в себя малые, иногда невидимые ручьи, так и большая торная дорога разбухла, зашумела людскими голосами, загремела колесами… По дороге и по обочине шли танки, тягачи, пушки. Стремительный поток машин и людей иногда останавливался, раздавался вширь — дальше ходу не было. Ржали, бились в оглоблях кони, кто-то охрипшим, осатанелым голосом грозился расстрелять негодяя; кто-то бежал вдоль запруженной дороги, звал майора Виденеева…
— Майор Виденеев! Где майор Виденеев?
А впереди тронулись, опять загремели колеса, и майор Виденеев сделался ненужным…
Мишка Грехов радовался, что теперь не одинок, теперь — вместе со всеми. Но брала досада: столько войск, такая сила отступает. Чай, немец не железный — валится на землю как миленький. Надуться бы еще немного…
Мишка досадовал, мысленно начинал искать виноватого, что отступают, что все получается нескладно…
Досадовал, злился, что какой-то немец гонит, все гонит его, Мишку Грехова… Разве мало навалял он этих фрицев? Ого сколько! Да и каждый боец… И командиры… Что, плохие командиры? Да таких, как старший лейтенант Веригин, у Гитлера ни одного нет! А полковник Добрынин?.. Командующий армией, генерал — в окопах, на плацдарме…
Однако виноватый, по его мнению, был. Как же — войну встретили в драных штанах, теперь латай на бегу.
Мишка шагал в тесном изломанном строю и, кого-то сердито оправдывая, думал: «Ничего, залатаем».
Шли всю ночь, без привала. Два раза немцы вешали «фонари», однако не стреляли и не бомбили. Должно быть, разведка. Когда стало светать, Мишка заметил, что на дороге сделалось просторнее. Увидел, что машины и пехотные колонны сворачивают на проселки.