— Что ж, дело хорошее, казак! Только скажу тебе, клад кладу рознь. Иной клад положен, примером сказать, в землю спроста, так сказать, для обереженья казны. Жил-был на белом свете, слышь-ко, скопидом такой, накопил казны бездну, а тут смертный час к нему подошёл. Как тут быть? С собой лобанчики на тот свет не заберёшь, там никакая монета, скажу я вам, не в ходу, а оставить добро людям жалко! Конечно, остаётся одно, — зарыть казну в землю. А на зарытое по жадности кладётся такое заклятие: «Будь ты, казна моя, проклята отныне и до веку! Не дайся, казна моя, никому: ни старому, ни малому, до скончания века!» Или ещё почище заклятье есть. Вот послушайте: «Лежи, моя казна, сто годов в мать-сырой земле, лежи тихо, да смирно. Дайся, моя казна, кто в церковь божию не ходит, отца-матерь не почитает, посты и законы не соблюдает, людей обманывает, нищей братии не помогает, честность и доброе словечко не уважает. Дайся ему, моя казна, не в корысть, не в радость, дайся на пагубу души и тела, и в сем и в будущем веке!». Вот как! Придёт минутка и лукавый наведёт человека на след, подсунет скрытую казну какому отпетому молодцу. За этот клад бес, слышь-ко, не держится, от силы старается его сбурить. От такого клада добра не жди! Завидел, батенька, что поблазнило таким кладом, беги без оглядки. Это не чистый клад, а заклятый!
Дед Назар смотрел в рот гостю, по душе ему пришлись его рассказы. «Ай-да, старик!» — восхищались им глаза дедушки. Да и все мы присмирели: уж очень занятно странник вёл свой сказ.
— Нет, мне такого проклятого клада не надо! — сказал казак. — Вот бы мне хороший клад отыскать. Зажил бы я со своей старухой!
— А хороший клад, добрый человек, нечаянно в руки не даётся! — уверенно сказал горщик. — А уж коли кому дастся, так задарма не придёт, не за спасибочко! Нет! Такой по заветному вещему слову выходит из земли и даётся человеку!
Старик помолчал, подумал и, видя, что старый казак не сводит с него пытливых глаз, сказал:
— Я вот горщик и много по горам брожу, и там, казак, есть клады особые, в каменных подвалах они хранятся. До поры, до времени, слышь-ко, никому их не добыть: ни простому, ни терпеливому, ни удалому, ни счастливому.
— Что ж такие за клады? — удивился дедко. — Отчего ж они в руки не даются, по какой причине?
— Отчего? Тут большой разговор, казак. Есть досуг, послушай одну байку, да разумей, что к чему…
Горщик подался к огоньку, где золотые угольки подёрнулись сизым пеплом. Огонёк засыпал, но нежное тепло всё ещё струилось по горнице.
— Слушай! — сказал горщик: — То дело с моим дедом приключилось. И тут, слышь-ко, всё истинная правда, без вранья. Дед мой был из беглых, человек шатучий: на демидовских заводах робил, да к тому-же отменный зверолов был и по лесам по той самой причине хаживал немало. Запало ему в голову своё счастье отыскать, — в лесных пустыньках раскольницкие старцы надоумили его копать клады. Вот он и копал на-тайне. Скажу вам, всякое попадало ему под руку. Однажды попался в яме большущий кирпич, совсем не схожий на наши: плоский и больно широкий. На том кирпиче рука отпечатана, человечья ладонь с пальцами, да такая большущая, ужасть какая! В старину выходит богатырь тот кирпич делал, да на сырце, как охватил его, так и отпечатал свою рученьку. Эх, и людишки были! Ну, так вот дедушка ходил по разным приметам, копал ямы, но ничего путного не находил: то лошадиную голову отроет, то человечьи кости, то горшок с угольем, то ржавые копьянки, то ерунды, ни в грош цена. Вот оно как! И шёл он раз домой под вечерок, устал, да на старой гари на пенёчке присел отдохнуть. Вытащил он из-за пазухи краюху свежего хлеба, закусывает себе, да вокруг поглядывает. Известно зверолов не может, чтобы лес не послушать!
Закусывает старик и видит — из норки, что под ближней корягой, бурундучок вылез, присел и мордочкой повёл. Дед не знамо по какой причине, но только не спугнул его, а сидит, сам не шевелится. Ладно! Бурундучок обнюхал деда, а не убег. Дивно! Поглядит-поглядит на деда, да и в норку, там своё дело сделает, потом выскочит и лапками сор из норки отгребает. Забавно деду на это глядеть, до чего хлопотлив, да хозяйственен зверюшка. Главное, нисколько старика не испугался. Смекай тут, казак! Долго так сидел дед да любовался на зверюшку, да тут в голову запала вдруг мыслишка: — Дай, покормлю его! Тож, поди, тварь толковая!
Отщипнул дед кусочек хлебушка и бросил к норке. Бурундучок зря не кинулся, споначалу обнюхал кусочек, а после того схватил его и в норку. Через минуту, альбо две, глядит дед, зверюшка вместе с землёй тихонько выкатывает серебряную копеечку, за ней другую, третью…