Как известно, XVII век на старой Руси был «бунтарским». Разин Степан оставил глубокий мстительный след: крестьяне пронеслись по помещичьим усадьбам и царским посадам яростными народными восстаниями. Народ бунтовал против затяжливых войн, непосильных налогов, рекрутчины и крепостного права; ремесленный, торговый люд в белокаменной Москве бунтовал из-за медных денег. Раскольники цепко держались за «древлее благочестие» и обычаи. Гуляла по Руси волна непокорности и злобы.
Бунты подавлялись с отменной жестокостью. Плаха на Лобном месте не высыхала от крови. Казнями, пытками и кровью отмечен в истории XVII век. А тех, кого не успевали казнить, били батогами для позора и ссылали партиями на заселение «диких мест».
И вот «бунтовавшая чернь», земельная беднота, раскольники-аввакумцы, «гулящий и клеймённый люд» потянулись в новые земли — в леса могутные, страшные, непролазные, в страну холодную, снежную, ветренную. Это были самые обычные русские крестьяне, иные непокорные, а другие как-то провинившиеся перед царскими законами.
Злобу, ненависть и вольнодумство выгоняли цари в Сибирь. Так и повелись здесь странные люди, не поймёшь кто: ни русские, ни якуты, ни самоеды. Так и жили, поклоняясь деревянным богам, не знаясь с факторщиками, ни с попами-миссионерами. Осталось их немного, но зато были они больно крепки, кряжисты и отважны.
Про Егора Молчаливого, его твёрдость и характер говорили везде с уважением. Как скажет бывало, то так и быть, а не то добра от него не жди. Однако, никто не скажет, что плохие, нечистые дела справлял Егор. Нет, этого не бывало у Молчаливого. А обманывать охотников — остяков да якутов не давал. Любили они его, как любят только в снегах Севера: всей своей жизнью.
Про новую власть услышал Егор, увидел, какую правду она принесла в снега, одобрил. «Правильную говорку кладёт, — сказал Молчаливый, — верную дорогу гоняет. Хорошо должен жить тундровый человек, свободно, как вольный олешек в тундре».
Но чем ближе присматривался к делам новых людей, тем больше мрачнел и убирался прочь от селений, в глубь тундр уходил, на острова переселялся, пропадал в неизвестных заливах. Странными казались ему эти новые люди. Были они все восторженные какие-то, шумные, непочтительные к снегам, но упорные. Не покорялись, не гнулись, а со смехом ходили в его немой стране. Они, то и дело, говорили о заводах, шахтах, кораблях, угле и обещали обшарить всё кругом, застроить, заселить…
Слушал их Молчаливый и смеялся одними глазами: хохотать громко не умел.
— Вздумали обшарить все снега! Строить! Народ нагнать! А кто жить будет в постройках? Всё едино передохнут, как рыба в заморе. Ха!
Но они стали строить! Молчаливый содрогнулся, когда услышал первый стук топора и визжание пил. Кто смел нарушить покой снегов! А страна, которую Егор любил за дикость, девственность и суровость, эта страна покорилась. Пришельцы развалили все земли — промороженные и мёртвые — у себя под ногами, как свежуют спутанного оленя.
Молчаливый ушёл разочарованный. Исчезла земля, которую он любил. Егор остался верен ей! Он ушёл искать неприступные места, где ещё сохранилось очарование первобытности. Он уходил на Чукотку, там вынимали из застуженной земли руду и уголь. На Колыме люди по тундре проложили шоссе и погнали автомобили. На Лене грохотали лесозаводы. На Таймыре искали нефть и разговаривали о никеле. У Белого моря строили заводы.
Один, с упряжкой знаменитых псов, бродил по родине Молчаливый и всюду видел конец царства снега. Егор гонял свору из конца в конец снежной страны, и везде рушились его надежды.
Сколько веков лежали снега — нетронутые, страшные для малодушных и слабых! Сколько тысяч лет пугала и отбрасывала холодная страна людей, оставаясь неприступной. А теперь вдруг обычные люди лезут на снега тысячами и по-хозяйски обращаются с ней, как хотят.
Молчаливый пробирался на острова, надеясь здесь на громадных камнищах, скованных лютыми ветрами и морозами, найти подобие утраченного. Но опять появлялись молодые парни и храбро лезли за камнища, строили дома, громоздили до самого неба высокие мачты радиостанций и копали, взрывая камни и лёд.
И странно — все эти люди знали его. «А, товарищ Егор!» — и протягивали руки. Он почти не говорил ни с кем, но как-то стороной они узнавали о нём. Он никогда не рассказывал о своих знакомствах, походах, путешествиях. Он не знал, что за свою жизнь совершил не мало героических подвигов. «Как? А помощь оказанная Вилькицкому и его суднам «Таймыр» и «Вайгач»? А путешествия и экспедиция с Никифором Алексеевичем Бегичевым? А открытие островов и рек? А разве неправду пишут о нём — Молчаливом — Роальд Амундсен и Отто Свердруп?.. О, да, он скромен!» — удивлялись они.