К тому времени первый заповедник на Таймырском полуострове был уже создан. Вопреки рекомендациям охотоведов создан он был в районе реки Логаты, а на плато Путорана в будущем собирались создать заказник, но охотоведы никак не желали мириться с тем, что будущее это должно быть так же далеко, как «светлый коммунизм». Вот и поторапливал его Павлов.
Я написал два очерка в защиту природы плато Путорана. Один опубликовал журнал «Вокруг света», второй я подготовил для журнала «3нание — сила». Но если для первого очерка у меня нашлись кое-какие фотографии, то для второго, где я рассказал о гнезде белого кречета, о пожаре, уничтожившем пленки, фотографий не было. И я попросил Павлова прислать снимки кречета, которого им удалось снять. Ничего, думалось, что птица не белая, зато это может быть подтверждением, что кречеты гнездятся на плато Путорана и место это следует сберечь.
Павлов сам привез слайд — цветной кадр, воспользовавшись приездом по делам в Москву. Разглядывая слайд, я увидел хищную птицу, сидевшую на краю гнезда из вороха сучьев перед двумя крохотными белыми птенцами-пуховичками. Белая с рябью грудь, темно-сизые крылья и хвост, желтые лапы, изогнутый клюв, затаенный разбойничий взгляд...
Снимая белых кречетов в полете, конечно, я не мог их как следует разглядеть. Да и не близко я находился от них в тот момент. Крупной же фотографии этой птицы я никогда не видел. Но птица на снимке Павлова показалась мне знакомой. Не сразу я сообразил, где я ее мог видеть, но на всякий случай все же задал охотоведу вопрос, кречет ли это?
Есть люди, которые с первых дней знакомства покоряют мягкостью характера, неподдельной скромностью, широтой души, готовностью гореть за праведное дело, и со временем верить им начинаешь, как если бы они и были эталоном во всем. Таким человеком для меня и был в тот момент Борис Михайлович. Почти всю жизнь он посвятил изучению Севера. Пешком исходил Ямал, Таймыр, отыскал там розовых чаек, увидеть которых здесь никто не предполагал, и вот взялся за Путораны. Вместе со своими друзьями, норильскими охотоведами, Павлов издал прекраснейший альбом о природе Таймыра, где были помещены фотографии едва ли не всех птиц и зверей, обитающих в Заполярье.
— Кречет,— ответил на мой вопрос охотовед,— нет сомнений.
Этот снимок я отнес в редакцию, где уже готовился к печати мой очерк. «Хорошо бы еще дать несколько черно-белых снимков,— сказали мне там.— Чтобы можно было птицу показать покрупнее». Заново разглядывая вместе с художником слайд, я наконец-то сообразил, где эту птицу видел! Да, как две капли воды птица, сфотографированная Павловым в Путоране, была похожа на ту, что я когда-то поймал в капкан на острове Преображения. Значит, возрадовался я, все верно: именно кречета я держал в руках, ошибся Савва Михайлович Успенский... А уж черно-белых снимков этой птицы у меня имелось предостаточно. В тот же день я принес их в редакцию, и они пошли в набор.
Эти две публикации на страницах известных журналов во многом помогли осуществлению идеи показать «затерянный мир Анна» по телевидению. Творческое объединение «Экран» взялось в тот же год снять о Путоране фильм. Я подготовил сценарий, встретился со съемочной группой, показал снимки, слайды. Предоставлялась возможность снять птицу, о которой фильма до Сих пор не было. И заранее я всех успокоил, что если кречета увидеть не удастся, то и без него фильм выйдет интересным, жалеть не придется.
Мне не довелось принять участие в съемке фильма. Пришлось лететь на северо-восток, сплавляться на надувных лодках из озера Эльгыгытгын по рекам Энмываам и Белая до Анадыря. Во время плавания я едва не погиб, чудом уцелев на пришедшей в движение каменной осыпи. При этом в воде побывала сумка со всеми фотоаппаратами, выловив их, снимать я уже не мог. В объективах плескалась, как в бутылках, вода. И как нарочно, в конце пути явились перед нами кречеты. Да не один, а сразу два.
Плывя на лодках по течению по реке Белой, мы, трое участников этой экспедиции,.смогли наблюдать редкостное зрелище: парную охоту кречетов.
Один из них летел низом над рекой, заставляя подниматься испуганных насмерть птиц, а второй следовал позади в вышине наготове. Конца охоты нам увидеть не удалось, но мы успели обратить внимание, как в природе в этот момент замерло все живое. Ни одной птички не стало в небе. А крупные серебристые чайки, известные разбойным нравом, не гнушающиеся воровать из гнезд яйца и птенцов, словно приросли к воде. Я уже подумал, не подранки ли это, когда лодка почти вошла в стаю чаек, сидящих на воде. Птицы, обычно осторожные, не улетали. И тут-то мы увидели первого кречета. Затормозив крыльями, он в полуметре завис над чайкой, выставив грозные когти, чайка всполошно забила крыльями, отшатнулась испуганно, но взлететь не посмела. И только тогда, окинув взглядом небосвод и увидев в вышине силуэт второго кречета, мы поняли, в чем дело.
Кречет-взгонщик, не заставив подняться в небо чаек, где их мог бы сразу сбить его напарник, понесся дальше низом над рекой. Мы видели, как он взмыл ввысь перед росшими на берегу чозениями и принялся вспугивать застывших там воронов. Одну из птиц он едва не столкнул с ветки, приглашая выйти на бой. Но и вороны словно оцепенели от страха, цеплялись за ветки и не взлетали, схватить же сидящую птицу кречет, оказывается, себе позволить не мог, демонстрируя редкий для хищников, поистине благородный нрав.
Хоть и не довелось мне снять птиц, но из поездки я возвратился довольным: еще раз посмотрел на кречетов в деле, открыл для себя новое место, где они обитают, куда при случае можно было бы и вернуться, чтобы поискать их гнездо.
Весьма довольной вернулась и киногруппа из Путо-раны. Юрий Мунипов, оператор, который на время съемки этого фильма стал режиссером, первым делом, не скрывая радости, заявил при встрече: «Повезло, старик, сняли кречетов!»
На просмотре отснятого материала я будто перенесся на озеро Аян. Операторская работа была поразительной— сняли больше, чем я предполагал. Стада диких оленей на голубоватом льду и в редколесье; полярного волка, которого мне за два месяца жизни там так и не удалось встретить; водопады и плавающую в реках рыбу; закаты над горами; разъезжающих на снегоходах охотоведов; множество птичьей мелкоты; идущий летом снег, но пожалуй, лучше всего удалось снять птицу-хищника со всем ее семейством. Сергей Урусов, оператор, для которого этот фильм стал дипломной работой на операторском факультете ВГИКа, признался, что дни, проведенные в засидке, устроенной высоко на лиственницах, когда шла съемка поведения птиц в гнезде,— лучшие дни в его жизни!
Птица была той же самой, что снимал и Павлов. Она лишь сменила гнездо. Должно быть, поэтому и вела себя спокойно перед камерой — привыкла к людям. Поосторожней вел себя самец. Его удалось снять лишь однажды издали, но в остальном съемка получилась очень удачной. Сняли, как птенцы подрастают, как их греет и кормит мать, как исчезает один из четырех птенцов, малышей остается трое. Записали на пленку голоса птиц: хрипловато-тревожное «кьяк-кьяк-кьяк», поскуливающие крики самца. Все, кому ни показывали кадры из фильма, твердили в один голос, что съемка удалась. Оставалось приступить к монтажу и закончить с успехом начатое дело.
— Жаль, что кречет не белый,— вздыхал Мунипов,— а не то ваш фильм стал бы настоящей сенсацией. Представляешь, сняли бы птицу, за которую дают на Востоке два кадиллака!..
Но чем более я сидел за монтажным столом и смотрел на снятую птицу, тем более она мне чем-то начинала не нравиться. Не было в «ней того благородства, осанистости, о которой твердят все орнитологи и сокольники прошлого.
— Ты видел эту птицу живой,— сказал я Мунипову,— съезди в музей орнитологии при МГУ, попроси, чтобы тебе показали кречета, сравни, похожа ли на кречета наша героиня.
Часа через два Мунипов вернулся из МГУ. Он поговорил с орнитологами, и ему охотно показали тушку белого кречета. Правда, добытого не в Сибири, а неподалеку от озера Байкал.