— Я тоже, — сказал Лукас. — Жена и дети начинают сомневаться, существую ли я.
— Конечно. Простите, что задержал вас так долго.
Президент направился к кровати, скинул тапки и сбросил халат.
— Включите, пожалуйста, телевизор, Оскар. Хочу посмотреть кабельные новости в двадцать четыре ноль ноль. — Потом он повернулся к Фосетту. — Дэн, на утро прежде всего назначьте встречу с генералом Меткалфом. Пусть сообщит мне о передвижениях войск.
— Будет сделано, — заверил Фосетт. — Спокойной ночи.
В идущем вниз лифте Фосетт поглядел на часы.
— Двух часов хватит.
— Он будет спать как мертвый, а утром проснется еле живой.
— Кстати, как вы это сделали? Я не видел, чтобы вы что-нибудь подсыпали в чай, а ведь вы наливали все три чашки из одного чайника.
— Старый фокус, — со смехом ответил Лукас. — Чашки с двойным дном.
Дверь лифта открылась, и они увидели ожидающего Эммета.
— Были проблемы? — спросил Эммет.
Фосетт покачал головой.
— Без сучка без задоринки. Президент уснул как ребенок.
Лукас взглянул на него с тревогой.
— Теперь самое трудное: нужно обмануть русских.
— Он сегодня спит необычайно крепко, — сказал Луговой.
Психолог из утренней смены, наблюдающий за президентом, кивнул.
— Хороший знак. У товарища Белкая меньше возможностей проникнуть в сны президента.
Луговой посмотрел на монитор слежения за физиологическими функциями президента.
— Температура выше на один градус. В носовых пазухах формируется застой крови. Похоже, у нашего субъекта простуда или вирус.
— Потрясающе! Мы узнаем, что он подвергся нападению вируса раньше, чем он это почувствует.
— Не думаю, что это серьезно, — сказал Луговой. — Но следите внимательней, чтобы не развилось что-нибудь способное поставить проект под угрозу…
Вдруг ряды данных на дюжине зеленых экранов превратились в ломаные линии и исчезли в черноте.
Дежурный психолог напрягся.
— Какого дья…
Так же быстро, как исчезли, данные, четкие и ясные, вернулись на экраны. Луговой быстро проверил контрольные лампочки.
— Все нормально.
— Как по-вашему, что это было?
Луговой задумался.
— Никаких указаний на неисправность.
— Возможно, скачок температуры в передатчике имплантата.
— Может, электрические помехи?
— Конечно, какая-то помеха в атмосфере. Это все объясняет. Симптомы совпадают. Что еще это может быть?
Луговой устало провел рукой по лицу и посмотрел на монитор.
— Ничего, — сказал он. — Ничего.
Генерал Меткалф сидел в своей военной резиденции. Крутя бренди в стакане, он закрыл отчет, лежавший у него на коленях. Поднял голову и печально посмотрел на Эммета, сидящего напротив.
— Какое трагическое преступление, — сказал он. — У президента были все шансы стать великим. Лучшего человека в Белом доме никогда не было.
— Все факты здесь, — сказал Эммет, показывая на отчет. — Из-за русских президент больше не может занимать свой пост.
— Вынужден согласиться, но это нелегко. Мы с ним почти сорок лет дружим.
— Вы отзовете войска и позволите конгрессу провести заседание в Аудитории Лиснера? — настаивал Эммет.
Меткалф отхлебнул бренди и устало кивнул.
— Утром первым делом отдам приказ об отводе войск. Можете сообщить руководителям сената и палаты представителей, что завтра конгресс может провести сессию в Капитолии.
— Могу я попросить об одолжении?
— Конечно.
— Можно ли к полуночи убрать от Белого дома охрану из морских пехотинцев?
— Не вижу, почему бы нет, — ответил Меткалф. — На то есть какие-то особые причины?
— Хитрость, генерал, — ответил Эммет. — Она вам будет очень интересна.
Глава 64
В хранилище карт в здании НПМА Сандекер разглядывал в увеличительное стекло аэрофотоснимок Джонс-Айленда в Южной Каролине. Выпрямившись, он посмотрел на Питта и Джордино, стоявших по сторонам от стола.
— Не понимаю, — сказал он после короткой паузы. — Если Суворов правильно указал ориентиры, как он не смог разглядеть лабораторию Бугенвилей с вертолета?
Питт заглянул в блокнот советского агента.
— В качестве базовой точки он использовал старую покинутую заправку, — сказал он, показывая на крошечное сооружение на снимке, — которая расположена вот здесь.
— Эммет или Броган знают, что вы сняли копию перед тем, как мы вылетели из Гуантанамо? — спросил Джордино, кивая на блокнот.