Вот тут меня зацепило.
- В смысле?
- В прямом, - была у него такая мода, лицо кривить. Что-то из разряда, как вы все меня достали идиоты пубертатные. Но мне до его мимики, как русской рыбе до африканского крокодила. Сейчас волновало только одно.
- Что случилось с Мишкой?
- Понимаешь, - в разговор снова вмешалась мать, - нам позвонили и сказали, что он не вернулся в свою комнату. Везде искали, но так и не нашли.
- Чего? -у меня на лице хоть и зиял уверенный покер фейс, но в груди от бешенства закипало. - Что значит не нашли?
- Слышь, - опять заговорил отец, - чего такой тупой? Последние мозги растерял в своей тюрьме? Не нашли, значит не нашли. Сбежал он.
Ну прости меня любимая бабушка за сына! Я рванул через стол и, схватив папашу за шкварник, притянул к себе.
- Это ты послушай меня, выблевок верблюжий. Если с Мишкой что-то случится, я жизни не пожалею, но тебя закопаю, понял?
Тот испуганно заозирался по сторонам и сквозь хрипотцу от пережатого горла заорал: «Охрана!»
Лейтенант, что остался караулить у дверей, в своей обычной неторопливой манере вошел и вмазал мне нехилый такой подзатыльник, что аж голова кругом пошла.
- Аранов, руки при себе держать!
Я на место сел, ладошки вверх поднял, мол сдаюсь, начальник, не ругайся. А он, глянув на родителей, как прожженный мисолог, пристегнул мои браслеты к столу и недовольно пошел на выход.
Папаша тут же отошел в угол комнаты, потирая покрасневшую шею, а мать испуганно и тихо заговорила:
- Понимаешь, Тём, он последнее время совсем закрылся от нас. Домой не приезжал, мы не знаем...
- Сколько?
- Что? - сделала она лицо, будто не поняла.
- Сколько вы не забирали его домой?
- Недолго, - эта баба явно что-то скрывает.
- Сколько?
- Несколько месяцев.
Да бревно через колено!
- Вы его ищите? - это я обратился уже к отцу. С матерью бесполезно разговаривать. Эта пронырливая баба вечно что-то недоговаривает.
- Вроде того.
- Не понял, - я опять не усидел и поднялся; цепь от браслетов натянулась, и этот утырок опасливо сделал еще один шаг в угол. - Что значит вроде того?
- Понимаешь, - и это снова была мама, - уже три месяца прошло.
Вот тут меня и накрыло. Ах вы суки! Все-таки избавились от Мишки! Мозолил он ваши глазища, уроды недоделанные!
- Ясно.
А что еще сказать. Я знал, как они относятся к младшему. Как это описать одним словом? Пофигизм? Точно, им, попросту, было на него наплевать, а хотя нет, еще они ненавидели его двумя своими протухшими вонючими душонками.
- Все? А от меня чего хотите? - рухнул я обратно на стул.
- Ну просто, чтобы ты знал.
- Аа, боитесь, что выйду и поубиваю вас, да? - довольно улыбнулся я, глядя на их напрягшиеся лица.
- Просто, ты же его брат. Мы не хотели, чтобы ты думал будто мы скрываем.
- Ясно. Эй, лейтенант! - крикнул я, и тот заглянул внутрь. - А мы закончили! - улыбнулся ему, помахав над столом руками в наручниках. - Отвинчивай!
Тот со вздохом ненависти и немыслимой вселенской усталости пошел ко мне. Я уже и в «наручах», и в «поножах», как мамаша заявляет:
- Ты же не винишь нас, Тём?
Ну что ты, милая? Да как я могу! Вы ж у нас ангелы во плоти! Это все Мишка, ужасный сынок, что позорил своим существованием успешную семью Арановых. Это все он! Конечно он! А вы причем?! Вы то что?
- Винить? - я оскалился ей, вложив в свою ухмылку всю ненависть, на которую только был способен. - Что ты! Я просто безумно счастлив, что нашему Михе достались в родители такие твари, как вы!
В камеру меня отвели довольно учтиво. Надзиратель хоть и был человеком специфичным, но за эти семь лет столько понаслушался и понасмотрелся, что ничему уже не удивлялся. И даже тому, что порой понимания заслуживают именно заключенные. Хотя он этой логики и не поддерживал, однако, мораль у него была своя и обращение с разными зеками было разное.
- Сиди, Аранов, тихо, - толкнув меня в камеру, кивнул он. - Знаю я тебя. Ничего с твоим Мишкой не случится.