- Конечно вернёшь! - канемец потянул за замочек поводка, и крючок щёлкнул.
- Не надо!
Пёс в порыве бешенства, с пеной у рта, бросился к дочке.
- Беги! - закричал Руко и кинулся за ними, на ходу призвав циклопа, что загородил вход в дом.
- Папа! - девочка побежала в лес, то и дело, оглядываясь на несущуюся следом борзую.
А Руко воззвал к Рагару. Карта взлетела... Пёс почти догнал... Призрачный самурай явился… Пасть распахнулась.... Взмах дайто и борзая рухнула.
- Слава богу!
Но следом, прямо из-за спины Руко, вырвалась вторая.
- Папа!
Пенная пасть сомкнулась на тонкой ноге. Дайто взмахнул снова, отрезав собачью голову, и все стихло.
- Минира...
Руко замолк на этой части рассказа, и я прекрасно понимал почему. Чувство вины творит страшные вещи. Жрет изнутри, рвет на части, рубит в мясо любые инстинкты, убивает все, кроме совести. И если эта пакость все ещё жива, то мы как ляльки в пеленке, совершенно беззащитны перед ней. Превращаемся в желе, ведомое только целью искупить свою вину и хоть как-то облегчить тяжесть на прогнившей душонке.
Мужик смотрел на цветы и поглаживал их как заядлый клиент психушки:
- Капля отравы из пасти канемского пса, и ты будешь мучительно умирать шесть суток. Нет противоядия. Никто не выживет. Дочка все это знала. Ей было больно. Сильно знобило. Я искал любое средство, но ничего не нашёл. Она просила, умоляла избавить ее от мучений...- Руко опять замолчал, а меня передернуло:
- Мать моя женщина...
- Что? Считаешь я чудовище? Винишь меня? - сидел он, продолжая безумно глядеть на цветы.
- Кто я такой тебя судить.
- Когда я вернулся к дому ни канемцев, ни жены уже не было. Циклоп еле живой лежал во дворе. Мелиса явно отбивалась, везде были следы сражения. Двор в ямах, забор рухнул, крыша обвалилась...- шмыгнул мужик носом. - А позже они пришли и сказали, что я обязан вернуть долг, и пока этого не сделаю моя жена будет отрабатывать на шахтах вместо меня. С тех пор я служу ему и делаю все, что он скажет.
- Кто?
- Фарза - глава канемцев, - Руко поглядел на меня как-то виновато, а я уже сто раз пожалел, что спросил его обо всем этом. Ходил бы уж лучше в неведении и, глядишь, нервы целее были. - Я обязан спасти хотя бы ее. Я должен.
Стою, смотрю на этого дядьку. И вдруг показался он мне старым, усохшим, столько морщин на лице появилось. Давно за сорок, но жену свою любит. Знает, что ей плохо. И тут до меня доперло:
- Вы повязанные.
Руко кивнул, а сам, гляжу, трясется, из последних сил держится.
- Это они тебе напоминают так, когда тебя мандраж херачит? Синяки те. Ее там бьют?
- Да, - картежник на цветы смотрел, а те стали мокнуть от нюнь, которые он распустил. - Они отпустят ее, если я приведу тебя.
- И чего ты ждал? Почему со спины не ударил или во сне не прибил, или не утащил еще когда я спал после Фарижа.
- Сам не знаю, - дядька цветы в руках сжал и кулаками этими глаза закрыл. - Ты ж молодой такой, да ни в чем не виноватый, - заныл он, окончательно расклеившись. - Тоже кого-то дорогого имеешь. Думал удостоверюсь, что ты сволочь да не так совестно будет. Но фелес твой так за тебя переживал, все обхаживал, ждал, когда проснешься...не смог я заставить себя еще одну душу сгубить.
- Ах ты ж доброта, - хмыкнул и присел на кровать. - Дурак ты, Руко, - пальцы с ножа убрал и рядом с этим провинившимся сам сгорбился как старый дед.
Посидели, помолчали. На душе хреново. Червь елозит, ноет сука, напоминает мне о том, что сам я такой же как дядька. Да лучше мучительно сдохнуть чем кого-то дорогого не уберечь.
- Убьешь меня? - поглядел мужик краснющими глазами.
- Нет. Но и вместе нам не дорога, - встал, хлопнул его по спине, все вещи свои сгреб и пошел к двери. - Удачи, Руко.
Вышел и по лестнице вниз, прямо мимо пацана, сидящего за стойкой. Ширим испуганно кинулся за мной, но замер на полпути.
Вздохнул. А неприятный червячок внутри стал вгрызаться в мою совесть. Остановился на секунду, обернулся на пацана: